— Да, — отозвался я, — сумели. Сегодня какое число?
— Второе августа, — не без досады произнесла она. — У детей каникулы… если помнишь…
Было второе августа, семь часов утра, где-то, далеко-далеко за горами, уже давно взошло солнце и заливает своими лучами зеленые леса, сверкающие озера…
Впрочем, оно взошло и здесь, над Америго-сити, но в Америго-сити всегда царит зеленовато-серый полумрак, и если бы не алое зарево пожара, в городе сейчас было бы так же сумрачно, как обычно.
Я повернул голову к небоскребам Центра, туда, где взметнулась к небу пятисотметровая стрела городского Индикатора. Его мощные оранжевые лампы с трудом пронизывали толщу стайфли, оповещая шесть миллионов человеческих существ, населяющих бетонные ячейки, почему-то именуемые “квартирами”, что сегодня насыщенность воздуха смогом достигла 87 процентов.
Не сводя глаз с пылающих заводских корпусов, я включил радио, и из приемника хлынул тугой словесный поток: “…Несколько минут назад у нас в студии раздался телефонный звонок и мужской голос сообщил о том, что взрыв нефтеочистительных заводов компании “Альбатрос” организован отрядами динамитеросов в ответ на арест Рыжей Хельги, первой помощницы Эль Капитана. Тот же голос предупредил, что если сегодня же, до наступления полуночи, Рыжая Хельга не будет выпущена на свободу и ей не будет предоставлен самолет, который доставит ее в указанное ею место, то динамитеросы нанесут по крепости деспота новые сокрушительные удары…”
Диктор помолчал и после небольшой паузы еще более деловым тоном сообщил: “Как передают с места происшествия, принимаются все необходимые меры для тушения пожара и ограничения зоны его действия. Полиция бросила крупные силы для поиска и ареста террористов. В прилегающих кварталах производятся облавы и обыски. Допросы ведутся самим Командором. Он предупредил, что каждый, кто будет схвачен с оружием или взрывчаткой в руках, подлежит расстрелу на месте…”
Я повернул рычажок, и голос умолк.
— Пора уносить ноги, — сказал я, — пока они не нагрянули и сюда. У меня нет ни малейшего желания встретиться с нашим любезнейшим Командором. Поднимай детей! Когда поезд?
— В десять. Еще рано.
— Тем лучше. Успеем собраться в дорогу.
Но дети уже встали. Плотно прикрыв дверь, чтобы не лишиться последних глотков кислорода, они испуганно смотрели в окно, за которым бушевало пламя я разрывались гранаты-огнетушители. Не каждый день увидишь такое яркое зрелище.
Я оттащил их от окна.
— Скорей одевайтесь, едем!
— На Снежную гору, да? — спросил старший. Ему исполнилось двенадцать, а казался он восьмилетним, худенький, бледный… Впрочем, все его сверстники выглядели не лучше.
— На Снежную гору! — подтвердил я. — Высота три тысячи метров! Целых три километра! Почти возле самого солнца.
— И мы сможем дышать вволю? — продолжал мальчик, широко раскрыв глаза. Этот диалог мы с ним вели ежедневно, вот уже несколько месяцев подряд: отдых на Снежной горе — событие в нашей жизни немалое.
— Будете дышать, сколько захочется. С утра до вечера и с вечера до утра, непрерывно, без масок и кислородомера.
— А снег? Там будет снег? — спросил младший. Ему пять лет, но развивается он, пожалуй, лучше брата: вероятно, организм легче приспосабливается к стайфли. Как знать, возможно, у нас уже формируется некий стайфли-мутант, способный дышать не воздухом, а отравляющими газами. Растут же на Бикини после атомных испытаний странные, уродливые цветы, которым не страшна смертоносная радиация!
— И снег будет, — сказал я. — Больше метра глубиной. И белый-белый! Как сахарная вата…
Что такое сахарная вата, они знали. Я однажды не пожалел серебряный доллар и купил им десять граммов этого редкостного лакомства.
— Будете лепить снежную бабу, играть в снежки, кататься на санках… Целых пятнадцать дней! — Ура-а-а! — закричали дети и запрыгали.
Однако очень скоро оба выбились из сил и затихли — бледные, запыхавшиеся. У меня защемило сердце: бедняжки не могли себе позволить даже чуточку порезвиться. Они родились и выросли в Америго-сити, дышат только смогом и не ведают, что такое горная речка, чистый дождик или белый снег. Может быть, именно поэтому я особенно горячо люблю их…
А за окнами по-прежнему взлетали в воздух цистерны с бензином, стекла дрожали от гула подлетавших один за другим вертолетов, с воем проносились полицейские машины.
Клара готовила в кухне завтрак: хлеб, на этот раз настоящий, из ржи и овса, но намазанный синтетическим маслом — скудный паек маргарина был давно нами съеден. И еще: синтетический кофе, правда, лучших сортов, Клара принесла его с завода. Для детей — чай из лекарственных трав, тех, что мы с Кларой собрали в позапрошлом году, когда провели три благословенных месяца под Скалистым массивом. Травы потеряли свежесть, но какое это имеет значение, зато они были настоящие, не синтетические!
С улицы долетали винтовочные выстрелы. Крики. Стоны…
Началась большая облава на людей — любимое занятие Командора.
— Скорее, мальчики! — поторопил я. — Опоздаем на поезд.
Чемоданы были уже уложены. Я зарядил детские маски свежими кислородными патронами, заставил их надеть, на грудь каждому повесил медальончик с номером — иначе в толчее не различишь собственных сыновей.
— Готовы? — крикнул я, словно бегунам на старте.
— Готовы! — прозвучал ответ. Я подошел к двери и поднял руку — так начиналась наша ежедневная и, увы, очень серьезная игра.
— Три… два… один… Ноль!
Я приоткрыл дверь. Клара и мальчики выскользнули на улицу, а я поспешил захлопнуть за ними дверь и вернулся на кухню. Проверил, хорошо ли закрыты окна (зря проверял — они у нас всегда плотно закрыты), потом потуже завернул кран питьевой воды: каждая капля стоит цент. Кран воды для мытья тоже завернул до отказа. Впрочем, водомеры показывали мизерные цифры: мы давно уже не мылись водой, а протирались разными пахучими дезинфекционными жидкостями, горячо рекламируемыми по телевизору мадам Эрмозой. Выключил также электричество. И под конец проверил кран кислородопровода. Счетчик показывал самый низкий расход кислорода за многие месяцы: всего на 23 доллара. В добрые старые времена, когда я еще имел работу, стрелка доходила до 120 долларов.
Тогда мы буквально “объедались” кислородом. Но когда у тебя в кармане всего-навсего 17 долларов…
Закончив все манипуляции, я смочил носовой платок содовым раствором и выскочил на улицу.
Тотчас в лицо, точно кулаком, ударил стайфли — тяжелый, горький, терпко пахнущий смог, густая смесь двуокиси серы, свинцовых аэрозолей, сероводорода, фенола, окиси углерода, альдегидов, хлористых углеводородов и бог весть еще каких газов, испарений, химикалий и всяческих мерзостей, известных в Америго-сити даже мальчишкам. Прижав к носу мокрый платок, я двинулся вслед за Кларой и детьми и на ходу вынул из почтового ящика конверт. Обычный голубой конверт с обычной маркой, адрес напечатан на обычной пишущей машинке.
