class="p1">— Двойная «ff» на конце?
— Нет, «ов». «О» и «В».
— Сидели на трубе, — иронично пропели сзади.
Я обернулся. Бродяжка. Сука!
— Вот он! — закричал я. — Это он сказал, что у Сэма под полой третий револьвер!
Но бродяжка, паясничая, показал мне язык и исчез так же быстро, как в первый раз.
Рыжебородый скривился в усмешке и пинком выбил у меня из-под ног ящик. Горло сдавила верёвка, я закрутился, толпа зааплодировала, и в задыхающемся сознании пронеслась непонятная фраза: калибровка 3.0 завершена.
Накрапывал дождь, дул ветер, а я сидел на корточках, прислонившись спиной к базальтовой скале, и пытался почувствовать реальность. Не было боли, не было эмоций, только огромное желание согреться. Я обхватил плечи руками, сжался. Грубый кусок рогожного полотна на плечах намок и колол тело, голые ступни были холодными и синими, как лёд. Я попробовал пошевелить ими — ощущение, что они не мои, и может быть, так оно и есть на самом деле, потому что я никак не мог понять: где я, что со мной, и вообще, я ли это?
Мой сегодняшний день начался по обычному распорядку: будильник, бутерброд, автобус, пожарная часть. В дверях я столкнулся с майором Даниловым, начальником нашей части. Неприятный человечишко: низенький, рыжеватый, с вечно перекошенным ртом, словно от зубной боли. При встрече со мной, рот перекашивало ещё сильнее. Данилов меня не любил, но видит бог, он не любил никого, кроме вышестоящего начальства, а так как я всего лишь прапорщик, у меня нет даже долгосрочной перспективы быть когда-либо полюбленным им. Впрочем, стоит ли из-за этого расстраиваться?
— Опаздываешь, Саламанов, — просипел Данилов.
— Не всем же задерживаться, — не остался я в долгу.
— Дерзишь.
— Как можно? Все мои премии в твоей власти.
Так звучит наше обычное утреннее приветствие, и не важно, столкнулись мы в трамвае, в фойе или на курсах кройки и шитья — интонационная нагрузка не меняется. Причина таких отношений заключается не только в нелюбви Данилова ко всему личному составу части, но и в моём легкоранимом характере — на каждое слово я стараюсь ответить двумя. А вот с сослуживцами у меня тёплые отношения, я бы даже сказал — жаркие. Во время дежурных суток мы часто спорим — по поводу и без — ругаемся вплоть до угроз и оскорблений, но тут же миримся, потому что стоять лицом к огню и чувствовать за спиной пустоту намного опаснее, чем лезть по весне в медвежью берлогу. А вообще, наше боевое пожарное братство имеет плотность гранита, в том смысле, что нерушимо.
И вот теперь нерушимость у меня базальтовая, а вокруг мужчины, женщины и дети с затравленными взглядами и с искажёнными страхом лицами.
Вдоль по обочинам стояли хабиру — несколько десятков крепких мужчин. Неприятные создания. На вид вроде бы люди, но лицами чем-то похожие на неандертальцев: узкий лоб, массивная челюсть. Они переговаривались между собой, посмеивались. У каждого в руке был бич, сбоку на поясе висел топор или фальката [2]. Страшные люди, имевшие власть над каждым из нас. Откуда я это знал? Я знал. Я просто это знал. Понимание того, кто они такие и на что способны, явилось ко мне одновременно с пониманием дождя, базальтовой скалы и холода.
С каждым часом нас становилось больше. Вброд через реку переходили группы хабиру, гнавшие новые партии пленных, и к полудню вся долина оказалась заполнена людьми. Я обратил внимание на одну пару. Старик и старуха, наверное, муж и жена. Она прижималась к его груди, он обнимал её, и оба покачивались в такт не слышимой никому мелодии.
Издалека прилетел крик, искажённый то ли горами, то ли акцентом:
— Колонна!
Хабиру побежали вдоль строя и зарычали вразнобой и со злостью:
— Встать! Встать! Двигаться!
Свистнул бич, и упал на вытянутые ноги моего соседа. От боли тот задохнулся и выпучил глаза. Чтобы не получить такой же удар, я спешно поднялся. Кости отозвались хрустом, намокшее полотно надавило на плечи. Сосед заелозил по липкой грязи, кое-как встал на колени. На вид ему было за шестьдесят, сухощавый, лысый, седая козлиная бородка. Я подсел под него, схватил под мышки, поднял. Он стонал и вис на мне безвольным грузом.
— Держитесь, — прошептал я. — Или нас обоих бросят в реку.
Знание о реке пришло в мою голову только что, и я был абсолютно уверен, что так оно и будет, если мы не встанем, или упадём, или просто остановимся без разрешения. Странное место: река, скальные отроги, вдалеке за спиной каменные пики. А что ждёт нас впереди? Где я вообще? И как здесь оказался?
В принципе, ответ на последний вопрос лежал на поверхности, ибо не сложно догадаться, что из своего родного двадцать первого века я попал в очень далёкое прошлое. Какого-то шока по случаю данного открытия не случилось — попал и попал. Бывает. Литературы на эту тему я прочитал достаточно, поэтому удивляться книжному сюжету, внедрённому в реальную жизнь, не приходилось. Теперь просто надо жить дальше и выпутываться. Настораживало другое: мой сосед.
Голову даю на отсечение, что он такой же чёртов попаданец, как и я. Одет он был лучше: суконный халат, шаровары, на ногах сандалии, но дело, в общем, не в одежде, а в том, как мы смотрели на окружающий мир. Мы, при всём нашем внешнем различии, делали это одинаково: дико и широко открытыми глазами. Правда, в его глазах был какой-то золотистый отблеск, и это настораживало ещё больше.
Меня он тоже признал за своего.
— Кажется, мы товарищи по несчастью? — обратился он ко мне. — Я имею ввиду не положение, в котором мы оказались, а место. Вы тоже не понимаете, куда попали?
— Место и впрямь странное, — кивнул я.
— Вы не удивлены, — констатировал он.
— А есть смысл? Если я щёлкну пальцами или ущипну себя, то всё это никуда не исчезнет… Как вас зовут?
— Самуил. Это имя…
— Еврей?
— Понимаете в чём дело, молодой человек, я… как бы вам это сказать… В общем, да, я еврей. А вы, по всей видимости, нет?
— Я русский.
— Странно, никогда не встречал русского, говорящего на иврите.
— Почему на иврите?
— Ну как же…
— Двигаться! Двигаться!
Снова просвистел бич и упал на чью-то спину позади нас — звук, как будто лопнул воздух, и сразу за ним подавленный всхлип. Самуил вздрогнул, втянул голову в плечи. Колонна всколыхнулась, пришла в движение, бичи стали щёлкать реже.
Пошли.
Шли медленно. Хабиру не торопили нас, лишь изредка выкрикивали
