из своих мыслей и огляделся. Парни отошли от меня в дальний конец кубрика, выставили щиты. Только Гадел и Гвоздь сидели напротив. Бледные лица, волосы дыбом, Татарин губу прикусил, по вискам пот течёт, а вокруг в воздухе парят тумбочки и койки.
Хрустнуло, звякнуло — ещё одна койка поднялась к подволоку. Проводил её взглядом и спросил неожиданно глухим, чужим голосом:
— Что сказать?
— Геннадий Малехов, который Фроцман, — пискнул Феймахер, из угла кубрика, а Пруха рядом с ним со стоном припал на одно колено.
Да что же это я творю⁈ Свои же
— Он выжил, Рос, — выдавил Гадел и сорвал чеку.
Злость рванула атомной бомбой. Прорвала плотину и силой вырвалась наружу. Я буквально растворился в этом потоке, почти исчез. Только успел увидеть, как ребята закачались, и тогда закричал. Закричал внутри себя. Зажмурился и схватил силу, словно тигродава за холку, словно гирю за ушко. Схватил и сжал. Закрутил к себе и от себя. Смял в ладонях, покрутил, обуздал, и отбросил в сторону.
Бумкнуло. Звон и грохот утихли. Шторм на колокольне прошёл, и кубрик погрузился в тишину.
Кажется, прошла целая вечность, пока кто-то не кашлянул.
— Растёт командир, — протянул Пруха, сквозь частую отдышку.
— Авангардизм или сюрреализм, как думаешь? — спросил Гусаров у кого-то, а я открыл глаза.
По центру комнаты, напротив огромной вмятины на стене, лежал комок из мебели.
Койки, тумбочки, постель — всё перемешалось в ладони неведомого великана, слиплось, спаялось намертво и застыло неведомой фигурой.
— Простите, парни, — прохрипел я, глядя на поднимавшихся бойцов.
— Лейтенант Туров, — профонил динамик с подволока, — срочно явиться к Великому Князю.
— Да ничего, командир, — вяло махнул рукой Феймахер, — Хорошо, что с…
Он не договорил, получил подзатыльник от Гусарова, а мне стало стыдно. Ведь Фея прав. Хорошо, что с Лирой всё в порядке.
* * *
Мне срочно надо учиться контролировать возросшую силу и эмоции. С такими мыслями я шёл к Великому Князю на приём.
Ребята остались в кубрике. Выброс силы, как оказалось, не стал для них чем-то новым. Каждый из них отреагировал на новость о Могуте похожим образом. Только мощность была в разы меньше.
— Пруха так, пукнул, командир, — делился воспоминаниями Фея, — А вот ты дал, как Татарин и Гвоздь вместе взятые. Даже Гусар еле выдержал.
— А сам то? — толкал его Миша.
— Да что я, — скромничал Фея, — средний результат по кубрику…
— Пу-пу-пу…
Чем закончилась их пикировка, я не знал. Кто-то догадался, что у меня нет пропуска, а также знаний корабля, и прислал провожатого. Того же самого лейтенанта, что и в прошлый раз.
Обер-офицер зашёл к нам в кубрик. Тактично промолчал насчёт моего художества, подождал, пока приведу себя в порядок, и мы пошли в каюту князя.
Потянулись серые, стальные переборки отсеков. Горизонтальные лифты провожали нас закрывающимися створками. Морпехи на постах (наконец-то, люди!) приветственно кивали, а цифровые панели доступа окрашивались зелёным, стоило нам только к ним подойти.
Мысли снова вернулись к Могуте. С чего бы мне так реагировать на его гибель? Да, он бывший командир отца, но для меня он просто полковник…
В ответ пришли воспоминания. Как он прикрыл меня во время взрыва склада. Как впервые вёл у нас занятия. Как сдержанно показал себя на учениях. Как представил нас казакам, словно передовой отряд героев. А как он помог решить вопрос с Гривасовым? Прикрыл нас с Лирой.
Кроме личных историй, в памяти всплывали различные слухи о Могуте, в которых я не принимал участия. И я с удивлением понял то, что всегда подсознательно знал. Могута был образцом офицера, был Человеком с большой буквы.
Ни одно его решение никогда не основывалось на личных предпочтениях, кумовстве или пристрастиях. Вернее, у него было пристрастие, но только одно — справедливость.
В любой ситуации он всегда находил истинных виновников, и защищал невинных. Это его качество ощущалось интуитивно. Именно поэтому я обращался за помощь к нему, а не к Ерастову, и Лира пошла с моим письмом тоже к нему.
Дядя Саша, он очень хороший, но рядом с Гвидеоном Святогоровичем он, при всём моём уважении, не выглядит тем, кто принимает решения. А вот Могута всегда ощущался, как ледяной король. Сдержанный, холодный, последовательный. Образец ума и силы. Пример для подражания.
И он умер. Погиб…
Нет, моей вины здесь нет. Я и правда не мог ослушаться приказа. Выполнил волю командира так, как, если когда-нибудь придётся, выполнят приказ мои бойцы, и я останусь их прикрывать. Это закон войны. Аксиома наших отношений. Сильнейший всегда в ответе за тех, кто слабее…
Эх, от понимания всего этого не становится легче. Всё равно тяжело на душе. Горько.
И исправить ничего нельзя. Смерть не отменить. Можно только работать с последствиями. Почтить память Гвидеона Святогоровича и работать. Как он работать. Стать таким же сильным, гнуть свою линию. Линию справедливости и честности. Линию…
— Мы на месте, — голос лейтенанта вырвал меня из размышлений, но я не огорчился.
Моя картина мира пришла в порядок после бури, и обзавелась ещё одним светилом. Рядом с Лирой, Дедом и родителями, дополняя реальность, взошла звезда Могуты.
* * *
Каюта Великого Князя не отличалась особой роскошью и комфортом. Да, большая; да, несколько помещений. Но интерьер сдержанный, деловой. Ничего лишнего. Ничего кричащего о статусе и богатстве.
— Разрешите? — я топтался у входа, обводил каюту взглядом и никого не находил.
Казалось, минуту назад здесь были люди. Подушки на двух диванах примяты от спин собеседников. Чашки на чайном столике ещё тёплые от горячего. Ворс на ковре до сих пор не выпрямился, а монитор на письменном столе не потух после недавней работы.
Но то минуту назад, а сейчас здесь пусто.
— Разрешите⁈ — повторил я громче.
— Проходи, Ростислав Драгомирович, проходи, — Великий Князь, отодвинув в сторону гобелен, шагнул в комнату из скрытого коридора.
Михаил Владимирович кутался в толстый махровый халат. Лицо его, с того момента, как мы виделись в последний раз, постарело сильней. Да и вся фигура в целом не обладала той сухой жилистостью и мощью. Обычный старик преклонного возраста.
— С годами, такие фокусы даются сложнее, — усмехнулся он, перехватив мой взгляд.
— Доброй ночи, Ваше императорское высочество, — поклонился я.
— Давай без политесов, — махнул рукой Михаил Владимирович и утонул среди диванных подушек. —