— Сколько себя помню, только и видел, что сад, поле да огород. Изредка, если игумен был в благом расположении духа — коровник посылали чистить.
— Это награда? Навоз убирать? — не сдержал я искреннего недоумения.
— Вот и видно, ваша милость, что вы нужды не знаете… — вздохнул монашек. — В хлеву тепло. А как стемнеет, можно в сено зарыться и поспать, если ко всенощной искать не станут. Но и это еще не самое важное. Главное — молоко… — паренек даже губами причмокнул. — Улучил момент, когда никто не смотрит, и соси вымя, сколько успеешь. Коровы-то раздоенные, не брыкаются.
Факт, о таком преимуществе работника скотного двора над полевыми рабочими я бы ни в жизнь не догадался. И не только из-за «благородства кровей», а потому что и молоко, и овощи в магазине покупать привык. А не добывать по месту производства или произрастания. Но кто ж готов с ходу признаться, что чего-то недопонимает?
— Обо мне после поговорим… Вернемся к твоим делам.
— Как будет угодно вашей милости, — не возражал Митрофан. — Как закончили прополку, так я в бега и подался. И время теплое, и искать дольше не станут. А когда хватятся, так за мной и след простынет. Ищи-свищи…
— Разумно… — Узел вроде наконец-то стал поддаваться. Затягивали под нож, или пальцы мои, вопреки замечанию монашка, так загрубели? — Ну а сам подвиг в чем? Какое деяние ты свершить намерен?
— Решил я свет Слова божьего Людоеду-разбойнику принести… — немного конфузясь, ответил Митрофан. — Столько бед он творит в нашей округе, а остановить его некому.
— И ты решил вернуть его на путь истинный?
— Да! — вскочил монашек. — Неужто моя вера недостаточно сильна?! Великомученики с крестом в руке безбоязненно входили в клетку с дикими зверями…
— За что львы и тигры были им весьма благодарны… Оп-па! Наконец-то! А ну-ка, поглядим, что разбойнички здесь припасли?
С этими словами я перевернул котомку и вытряхнул ее содержимое на землю.
— Помилуй нас, Матерь Божья! — вскричал монашек и, даже не сотворив крестного знамения, рухнул в беспамятстве. А я, глядя на неожиданные трофеи, с трудом совладал с рвотным позывом.
Жирно поблескивая прозрачно-восковой желтизной, на утоптанную у кострища землю из котомки густым потоком хлынули отрубленные кисти рук. Много… Очень много. Минимум полсотни. Некоторые из них, скользнув по себе подобным, как небольшие рыбины, закатились прямо в огонь, — и в нос шибануло мерзкой, тошнотворной вонью горящей плоти.
Незакаленному видеоиграми и сумасшедшими изысками голливудских блокбастеров рассудку и в самом деле немудрено отъехать. Я и то едва-едва удержался. Особенно когда приметил размеры всех этих ладошек…
Сохранить сознание помогла не бесчувственность, а наблюдательность. На нескольких пальцах я успел заметить кольца. Оловянные, обручальные. То есть никак с детским возрастом не сочетающиеся.
По существу вопроса, не слишком большая разница, но все же убийство взрослых инстинктивно воспринимается не так болезненно, как истребление невинных детей.
Взять хотя бы того же царя Ирода, согласно Библии, погубившего сколько-то там сотен новорожденных. И все. Заклеймили позором и записали в самые жестокие изуверы, так что даже имя его стало нарицательным. А тем же Тамерланом или Чингисханом, уничтожившими целые страны и народы, до сих пор многие восторгаются, как величайшими полководцами и политическими деятелями. Позабыв о городах, вырезанных до последнего жителя, и курганах, возведенных из черепов пленных… В том числе и подростков, переросших тележную ось.
У меня тут не курган, и не из черепов, но зрелище тоже малоприятное. Особенно если разглядывать «трофей» в одиночку. Так что я, как только устранил причину зловония, повыгребя останки из костра и притрусив их землей, то сразу же принялся приводить в чувство Митрофана. Хоть какая-то компания.
Монашек очнулся быстро, но едва его взгляд наткнулся на разбойничьи трофеи, монашек попытался отключиться повторно. Такой исход меня не устраивал, так что пришлось поддержать крепость его духа звонкой пощечиной. Еще и прикрикнул:
— Хватит! Чай, не девица красная.
Митрофан кивнул. Соглашался, стало быть, что не девица, но от костра отвернулся и суетливо закрестился.
— Господи, велико твое милосердие к грешникам… Прости неразумных, ибо не ведают, что творят…
— Эти как раз ведают…
Жалея парня, я собрал кисти обратно в мешок и завязал горловину. При этом обратив внимание, что среди них нет ни одной левой длани. Случайность или закономерность?
— Митрий, ты не знаешь, случайно, почему тати жертвам только правые руки рубят?
— Диаволовы козни, — опять осенил тот себя крестным знаменем. — Чтобы души убитых не могли на небесах перекреститься. И стало быть, отправлялись в ад.
— Глупость сказал, — пожал плечами я. — Как можно искалечить бесплотный дух? А другой причины, более разумной, нет?
Монашек немного помолчал, упрямо супясь. Видимо, ему религиозный повод для злодейства нравился больше, но его сиятельство, то бишь я, ждал ответа, так что пришлось сказать правду.
— Людоед так приказал. Он платит за каждого убитого половину золотой монеты. А счет ведет по принесенным в замок рукам. И чтоб не платить дважды, велел отсекать у трупов только правые руки.
Логично. Даже если и не убьют кого-то лихие люди, без правой руки все равно это уже и не воин, и не работник. Зверство? Как бы да. Но помнится, из книг, конечно, в самой передовой и вовсю демократической Америке правительство тоже оплачивало портретами президентов скальпы, снятые с индейцев. И не только индейцев… Охотники за головами до сих пор чуть ли не национальные герои, образцы доблести и мужества. И вообще, цель оправдывает средства. Если достиг. Потому что победителей судить некому.
Ну, а имеешь другое мнение — вперед, на баррикады. Бей супостата. И самому лапу оттяпай, аж по локоть, чтобы крепче запомнил и впредь не озорничал… Только для начала хорошо бы понять, на кой оно ему? Да и мне тоже…
— Что за людоед такой? И с чего на тутошних жителей осерчал? Если он и в самом деле человечиной питается, так ему, по уму, наоборот, лелеять всех да холить надо, как добрый пастух свое стадо. А он ишь чего затеял. Всех искоренить. Или запугать так, чтоб сами убрались куда подальше. Непонятно.
— Мне его замыслы неведомы, ваша милость, — признался монашек.
И это согласуется со здравым смыслом. Откуда монастырскому послушнику знать такие нюансы? Было бы иначе, впору оглядываться в поисках засады. Как рассказывал дядя Игорь, именно такие мальцы, с горящими истинной верой глазами, и заводили штурмовые отряды на минные поля.
