Менее тридцати метров – смерть от осколков и ранения. Да-да. Бутылочные крышки, мелкие гвозди и шурупы, равно как и другой металлический лом, летает далеко и бьёт больно. Живые позавидуют мёртвым – у врачей будет много работы по выковыриванию металла из упитанных среднеклассовых тушек.
Далее – не так страшно, но тоже мало приятного.
Мозг услужливо напомнил мне про женщин с колясками, и мне стало дурно.
Я не питал к этим людям любви – в конце концов, я действительно был копом, и мизантропия входила в комплект полицейского снаряжения, но, чёрт побери, точно так же я не понимал, зачем их убивать.
«Ненавидь их, Эйдер», - прошептало подсознание.
Вспомни всех мудаков, что встречались тебе в жизни. Всех бизнесменов, готовых тебя загрызть, едва повернёшься спиной, всех богатеньких мажоров, привыкших решать проблемы с помощью толстой пачки наличных, всех «Да-Ты-Знаешь-Чей-Я-Сын», всех, кто оттаптывал ногу в метро, а также всех, кто парковал машину на твоём месте и хамил в ответ на просьбу переставить.
Всех женщин – беспросветных идиоток, сумевших захомутать богатого жениха и уехать, наконец, за пределы серого и грязного заводского района, и только на основании этого считавших себя лучше, круче и умнее других…
- Мне нужно выпить, – сказал я отчего-то охрипшим голосом.
- Ты с ума сошёл?! – Глазастик был так удивлён, что даже соизволил повернуться. - У нас сейч…
- Мне. Нужно. Выпить! – я уже не говорил, а глухо рычал. - И если ты меня не выпустишь, я выломаю нахрен дверь и выйду так!
- Останови, – бессмертный очень быстро уверился в серьёзности моих намерений и предпочёл дать ребенку соску вместо того, чтобы устраивать представление на всю улицу, рискуя быть замеченным. - Лицо замотай, – прошипел он, протягивая мне старый клетчатый шарф. - Алкаш хренов!
Его перекосило от гнева, из ушей едва ли не пар валил, дреды, казалось, встали дыбом, но мне, видит бог, было совершенно наплевать.
- Ближайший магазин вон там! – крикнул мне Глазастик, открыв окно и ткнув пальцем куда-то во дворы.
Отлично. То, что надо. Свернув за угол, тут же пустился бежать. Я уже чувствовал себя так - во время бунта полицейских. Решился на поступок, который, возможно, получит очень неприятные последствия. Подсознание трубит, предупреждает об опасности, нагнетает чувство тревоги и желание повернуть обратно, но всё напрасно. Ноги сами несут – вперёд, вперёд, со всей возможной скоростью, пока в голове вертится по кругу только одна мысль, как заезженная пластинка.
«Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо…»
Я вернулся к магазину, успев вляпаться по дороге в покрытую льдом лужу и промокнуть до колен. Выдернул из урны пакет, уже присыпанный мусором, и запустил внутрь руку.
Итак, проматываем записи. Я внимательно наблюдал за тем, как Глазастик делал бомбу, и теперь у меня есть видео с глаз в шикарном разрешении. Разобраться что к чему нетрудно. У меня перед глазами бессмертный, сидящий за столом с паяльником в руке. Вот он припаивает один провод… Второй… Подсоединяем этот к детонатору, а вон тот синий… Да, точно. Синий. Возвращаюсь в реальность, где на меня уже косятся проходящие мимо люди.
- Кхе-кхе-кха! – я усердно изображаю из себя больного туберкулёзом. - Одно дерьмо! Вот бы кто-нибудь выкинул виски! – отрываю синий провод, бросаю пакет обратно в мусорку, снова захожусь в притворном приступе кашля и подмигиваю красотке, которую выворачивает от одного моего вида.
Ну хорошо, может быть, не только от вида, но и от запаха – отрезвляющие таблетки сделали своё дело: я трезвый, мокрый от пота, как мышь, и воняю, как портовый грузчик.
Ещё две минуты – и я снова сижу в машине рядом с Глазастиком.
Дело сделано, меня трясёт от напряжения и адреналина…
Напарник ворчит, но я не слушаю. В голове звон и пустота, посреди которой бьётся какая-то важная мысль. Её никак не удаётся облечь в форму слов. Как будто я что-то забыл и упорно пытаюсь вспомнить. Я гоняюсь за этой мыслью по всему мозгу, но чертовка всё равно быстрее – ускользает, меняет форму, прячется…
Я распечатываю бутылку скотча, купленную в магазине за углом, о котором говорил мне Глазастик, прикладываюсь к горлышку и делаю два могучих глотка. Гортань обжигает хорошо знакомый и ставший давно привычным сивушный вкус дешёвого пойла. В этот раз от него почему-то едва не выворачивает наизнанку.
Я открываю окно, высовываю голову и выпускаю виски на свободу.
Лети, божье создание!
- Мерзко, – кривится Глазастик. - Слышишь, Эйдер? Ты мерзкий старый алкаш.
Спазм проходит. Я бросаю на бессмертного красноречивый взгляд исподлобья, а потом, размахнувшись, выбрасываю бутылку в окно.
- Больше не алкаш, – закрываю окно и демонстративно отворачиваюсь, так же, как Глазастик несколькими минутами ранее. - А тебе не помешало бы почистить свои грёбаные зубы.
Бунт полицейских начался, когда я отдал приказ не открывать огонь. Мы знали, что теперь сами поставили себя вне закона. Очень скоро Компания узнает, кто именно всё натворил, я буду объявлен врагом общества номер один, а люди, в которых я побоялся стрелять, разграбят центр и будут частично убиты, а частично разогнаны… Именно эта мысль и побудила меня сделать то, за что мне и выписали двести пятьдесят лет тюрьмы против обычного двадцатилетнего срока.
- Связь! – крикнул я во всю глотку, пытаясь переорать гомон толпы, проходившей по мосту и смотревшей на нас со смесью страха и благодарности.
- Мне нужна дальняя связь!
Я не заметил, как сзади ко мне подошел Стравински.
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Потому что я окончательно перестал что-либо понимать.
Я взял его за лацкан пиджака и притянул к себе:
- А ты бы хотел, чтоб тебя живьём разорвали?
Напарник покачал головой:
- Может, и не разорвали бы. У нас оружие, броня, силовые имплантаты…
- Хорошо, тогда зайдём с другой стороны, – я ткнул пальцем в проходящую мимо толпу. - У тебя в руках оружие. На тебе броня, ты можешь руками рельсы узлом завязывать. Крутыш, да? Так вот, подними свое оружие, - чеканил я каждое слово, - напряги свои замечательные мускулы и выстрели, скажем, вон в ту тётку. В красном пальто. Или в ту мамашу с детьми.
- А если я способен выстрелить, ты не думал? – сощурил глаза Стравински. - И, кстати, там, куда они идут, тоже есть тётки и мамаши с детьми. Просто на тот случай, если ты забыл. Просто признайся – ты боишься. Гуманизм тут ни при чём.
Многолюдная толпа, пробиравшаяся по мосту, никак не хотела заканчиваться – текла как полноводная река.
- Там, – ткнул Стравински пальцем в сторону окраины, - беспорядки, пожары, мародёры и убийцы. И всё это дерьмо ты только что пропустил в центр.
