Но не исключено и другое: ворота стояли распахнутые настежь, просто Севастьян, погруженный в собственные мысли, их до поры не замечал.
Это состояние, когда реальность таинственным образом изменяется, Незаметно и холуйски подстраиваясь под мысли и решения людей, было неприятным. Но еще неприятнее ощущать себя рассеянным человеком, который не видит очевидного. Для командира — пусть даже возглавляющего очень маленький отряд, состоящий преимущественно из разбойников и воров, людей никчемных, — совершенно непростительное свойство.
Севастьян еще раз огляделся по сторонам, но лесная чащоба молчала. Только две или три пичуги, невидимые среди деревьев, продолжали свистеть, нахально и весело. Махнув рукой, Глебов сдался и зашагал следом за остальными.
Он ожидал, что сейчас тишина навалится на него пуховой периной и попытается его задушить, но ничего подобного не произошло. Стоило Глебову войти в ворота следом за своими стрельцами, как он очутился на мощеном дворе. Кругом росли замковые стены. Кое-где имелись окна. Солдаты галдели по всему двору, рассматривая свое странное приобретение.
Здесь имелась старая пушка, из которой, судя всему, никогда не стреляли. Севастьян подумал, что в этом нет ничего удивительного: кому взбредет в голову штурмовать замок, расположенный глубоко в ливонских лесах, куда и лиса-то забредет раз в год по недоразумению, не говоря уже о регулярных и нерегулярных армиях!
«Для чего же здесь построили это укрепление? — в который раз задался вопросом Глебов. — Есть какой-то смысл в том, чтобы перегородить замком эту дорогу! Куда она ведет?»
— Смотри, господин Глебов! — прервал его раздумья Иона радостным криком.
Севастьян повернулся на голос своего оруженосца.
— Что там?
— Сундуки!
Иона показывал на навес, где стояла большая телега, на которую кто-то нагрузил два больших сундука, похожие на гробы.
— А лошади есть? — спросил Севастьян.
— Ни одной! — ответствовал Иона. — Странно, — добавил он после краткого раздумья, — нет ни конюшни, ни следов навоза. Я не думаю, чтобы здесь кто-то тщательно прибирался. Все-таки не горница. В замковом дворе непременно должны быть следы навоза… Я открою сундук?
— А если там покойник? — не то подумал, не то проговорил вслух Севастьян.
Иона посмотрел на сундуки и опасливо откинул крышку.
— Что там? — Глебов быстрыми шагами подошел ближе.
— Не пойму, — сказал Иона, щуря глаза. — Не то парча слежалась, не то…
Он запустил руку в сундук и замер.
— Что? — почти вскрикнул Севастьян.
— Золотые монеты! — прошептал Иона. Он быстро огляделся по сторонам и захлопнул крышку сундука.
Севастьян тоже осмотрелся — не видят ли их остальные. Он понимал, что за сундук с золотом разбойнички начнут драться, как звери, и перережут друг друга в считанные часы.
Удивительное дело, почему люди не могут просто разделить богатство? Почему, обнаружив клад или захватив добычу, тут же начинают рвать друг другу горло? Это странно. Для чего человеку больше золота, чем он может унести?
— Это все от дьявола, — зашептал Иона. — Ты его чуешь?
Он сморщил нос и скривил лицо на сторону.
Севастьян с любопытством посмотрел на своего оруженосца.
— О чем ты говоришь? — спросил он наконец. — Ты кого-то заметил?
— Только по следам его дел, — туманно ответил Иона. — Подсунуть шайке разбойников сундук с золотом — дьявольская проделка.
— Коли так, перекрести его, — посоветовал Севастьян.
Иона с сомнением поглядел на сундук.
— Думаешь, это поможет? — спросил он.
— А ты попробуй! — фыркнул Севастьян и зашагал ко входу в башни.
Там уже шумели его люди. Они вламывались в помещения, роняли какие-то старые доспехи, копались в вещах, оставленных прежними хозяевами.
Севастьян остановился в пустой комнате, где никого не было. Никого и ничего — голые стены. Гомон голосов и топот ног по ступеням доносились издалека, приглушенные толстыми каменными стенами. Неожиданно что-то произошло — что-то странное. Взгляд Севастьяна заволокло туманом, и сквозь дымку, сильно, до боли в глазах, напрягая зрение он разглядел выбоины и рытвины в этих каменных стенах, как будто их исковыряли каким-то острым, твердым предметом. Что-то жужжало в воздухе, точно здесь начали летать сердитые пчелы. С тонким, пронизывающим до костей воем проносились мимо глаз Севастьяна куски железа. Они двигались по воздуху медленно, как будто плыли по воде, и один за другим впивались в стены, отъедая от них куски. Лаяла какая-то железная собака. Затем донеслись и людские голоса: кто-то выл «ура-а-а», кто-то кричал отрывисто и испуганно. В тумане вспыхнул красный, огненный фонтан, и Севастьян увидел, как надломилась и отвалилась островерхая крыша одной из башен.
Затем все стихло, но туман перед глазами сгустился еще больше. На стенах проступили огромные гобелены с серыми картинами и какими-то прямыми, безобразными буквами, смутно напоминающими русские. Севастьяну показалось, что среди картин он различает собственное лицо.
Он шарахнулся в сторону, наступил на мертвую лисицу, неведомо как оказавшуюся в замке, и, потеряв равновесие, упал на каменный пол.
Этот удар встряхнул его и вернул к действительности. Никаких жужжащих пчел в воздухе не было, никаких мертвых лисиц, никаких картин и гобеленов. Только голые гладкие стены и яркое голубое небо в узеньком окне.
Севастьян, пошатываясь, подошел к окну и выглянул во двор. Там никого не оставалось, кроме Ионы, истово крестящего сундук.
— А где Урсула? — вслух спросил Севастьян и быстро вышел из комнаты.
Девочка нашлась там же, где были и все прочие: в трапезной.
Войдя туда, Севастьян замер в удивлении: длинные столы были выставлены в ряд под низкими сводами; скамьи вдоль столов устланы мягкими покрывалами. Но самым удивительным оказалось другое: на столах громоздились огромные блюда. И чего только не было на этих блюдах! Не веря собственным глазам Севастьян смотрел на поросят, зажаренных целиком, на горы тушеной капусты, на кровяные колбасы и здоровенные караваи хлеба. Два круглобоких бочонка свежайшего пива приглашающе поглядывали круглыми донцами.
«Одно из двух, — подумал Севастьян, — либо хозяева ушли отсюда совсем недавно, не успев приступить к подготовленному пиру, либо все это мне чудится…»
Он предпочел выбросить из головы второе предположение, сочтя первое наиболее вероятным. Потому что ему не чудилось — все эти вещи казались совершенно реальными. Он надкусил кусок хлеба, глотнул пива. Еда была настоящая. Она даже утоляла голод. Почему-то последнее обстоятельство удивило Севастьяна больше всего.
