— Так ты подожди… Может, еще и попристаю… Вот оклемаешься… Мы тут дядьке-то рога и наставим, — сглотнул я комок и попытался пошутить.
Было темно, но мне показалось, что Евдоха улыбнулась. Так вот, с улыбкой и умерла…
Жаль, конечно. Но мне-то что делать? Жалеть и плакать можно потом, а сейчас…
Мертвое тело — не лучшее соседство. Надо бы переместиться в сторонку. Удалось. Теперь — нужно провести «ревизию» и себя и своего имущества. Сам — ничего. Имущества — тоже ничего. В смысле, ничего не осталось. Как насмешка обнаружилось удостоверение представителя Президента.
Откуда-то сбоку пробивается свет. Там же и плещется вода. Как там в песне? «Тихо плещется вода, голубая лента…» На ленту голубую эта вода не похожа. Скорее, напоминала канализационный сток, где плавала всякая дрянь — палки, щепки и какие-то тряпки. Да нет, кажется не тряпки. Судя по всему — там плавает труп.
Попытался осмотреться, насколько это удалось в полумраке. Вода. Кругом — вода, вода… И она прибывает… Да, — подвал. Причем дом (или что там еще?) стоит на берегу. Если вода поднимется — меня затопит. А если затопление — это и есть спасение? Поплыть, скажем, вместе с водой.
Мои печальные размышления прервал голос, донесшийся из проема:
— Слышь, тебя долго ждать?
Из воды торчала зеленая голова. Батюшки-светы, так это же водяной!
— Дядюшка водяной! — завопил я. — Спаси меня!
— А я что делаю? — возмутился он. — Давай, греби быстрее.
Я «погреб» в сторону спасителя, стараясь не смотреть на то, что расталкиваю. На полдороге остановился, вспомнив о Евдохе. Нельзя оставлять! Все-таки что-то человеческое во мне еще осталось.
— Ты чего встал? — недовольно окрикнул водяной. — Вода здесь плохая, мертвая. Еще час-другой — станешь каким-нибудь упырем, если не хуже.
— А женщина?
— Какая? Откуда взялась?
— Она кикиморой раньше была.
— Вона как, — присвистнул водяной. — За человека, стало быть, погибла? Не Евдоха ли часом?
— Она самая. Ее похоронить надо.
— Не до того сейчас, — махнул водяной перепончатой рукой. — Я ж говорю — тебе убираться надо поскорее. А Аггею я скажу. Давай, лезь сюда.
Водяной схватил меня за руку и с силой потянул на себя. От яркого солнца в глазах потемнело.
— Хватай ездуна за хвост. Так, привяжем, чтобы не выскользнул… Только не обессудь — он все-таки рыба, потому на воздух нечасто выскакивать будет. Терпи.
Водяной вскочил на спину сома, как заправский ковбой, и мы понеслись.
Меня мотало из стороны в сторону, тело стукалось об острые и тупые углы — словно несусь на коне через лес. Время от времени сом выскакивал над водой, чтобы я успевал глотнуть воздуха.
Думал, не доживу… Ан, нет… Берег! Рыбка бежала, хвостиком махнула, дяденьку выбросила.
— Дойдешь? — спросил меня водяной. Или — сом? Уже не соображаю…
— Угу, — прохрипел я, отплевывая воду.
— Ковыляй-ковыляй, — напутствовал меня водяной. — И вот еще что. Чтобы мне в следующий раз не узнавать от разных тритонов, куда тебя занесло, можешь кого-нибудь из русалок вызвать. Камушек в воду бросишь, да посвистишь вот так: «фью-ти, фьюфти, фью».
— Спасибо, — вежливо поблагодарил я водяного. — Не премину…
— Ну тока сильно не увлекайся… — махнули спасатели хвостами и скрылись.
Я даже не успел спросить — откуда водяной тут взялся? И зачем ему понадобилось меня спасать?
Глава вторая
НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
У ворот Цитадели не было ни почетного караула, ни хлеба с солью. Ну на бурную встречу я особо и не рассчитывал. Но хоть на какую-то! Но вот чтобы не встретить вообще никого!
Я пошел в свою комнату. А в свою ли? Может быть, за то время, что отсутствовал, туда уже вселился какой-нибудь проходимец? Но там все осталось по-прежнему. Даже постель была заправлена так, как я это сделал перед уходом на «Большую землю». То есть — кое-как. Имущества прибавилось. На письменном столе стоял монитор, загоревшийся, едва я вошел. На экране высветилась бегающая строка: «Извини, что не встретили. Поговорим вечером. Отдыхай». Подписи не было. Но манера узнаваема… Унгерн в этих краях не объявился, значит — Ярослав. Было у них что-то общее. У меня отлегло от сердца. Все-таки не забыли.
Душ, сменить белье и одежду! Старую — в утиль! Вытащил из-за пазухи удостоверение полномочного представителя, которое теперь напоминало «полнонамоченного». Но спецбумага и особостойкие чернила были хороши. Если слегка подсушить, так и незаметно! Только клей кое-где растекся. Ну как-нибудь отреставрирую. «Что ж, — философски подумал я, — может, и есть в этом великая сермяжная правда — нечего в обитель борцов с мировым злом тащить бумаги! Здесь поверят и на слово».
Ванная комнатушка приняла усталого меня во всем великолепии. Я с удовольствием смыл с себя всю грязь и трупный запах, вылив половину флакона с жидким мылом.
— Вернулся, — услышал я сквозь шум льющейся воды голос, который хотел услышать больше всего, и почувствовал, как нежные руки начали тереть спину.
Водные процедуры затянулись… Когда я пришел в себя, был уже вечер.
— Есть хочу, — вспомнил вдруг я.
Машка, успевшая одеться и привести себя в порядок, вдруг дернула меня за ухо так, что я подскочил.
— Больно же! — завопил я. — Офонарела совсем?
Вместо оправданий треснула меня по второму уху…
— Ты, что, взбесилась? — ошалел я.
— Хм… — хмыкнула Машка с довольным видом, пошла к холодильнику и стала вытаскивать салаты, сыры, ветчину, фрукты. А когда извлекла бутылку шампанского, то я уже перестал что-либо понимать.
— Хотя бы сказала — за что? — недоумевал я, потирая уши.
— Хотела тебе сразу заехать, — деловито сообщила рыжая, накладывая салаты. — Даже продумала, под каким глазом фингал подставить, но отвлеклась, а потом — увлеклась.
— ??
— А кто из меня бобриху сделал? — заверещала Машка как уличная торговка. — Кто там у тебя дрова для костра заготавливал? И кто страдал аллергией на собственную шкурку? Служебный роман он, видите ли, затеял…
От удивления я присвистнул:
— Так ты что, книгу мою читала? Где и откопала-то?
— К твоему сведению, читать я умею. А уж «откопать» — несложно. У нас Гномик на «фэнтэзи» повихнут. Чемоданами притаскивает. Знаешь, какая ржачка была? Меня теперь «бобрихой на выданье» зовут.
— Подожди, но это литературный прием, — оторопел я. — Художественный вымысел.
— Ага, ты мне еще о роли женского образа в романе расскажи. И о том, что женщина в произведении, — это функция.
