Прибежавший герцог в сердцах плюнул под ноги распластавшейся на лестнице чернявке и послал за лекарем.
«Что происходит в моем замке?!» — не на шутку перепугался герцог.
Скрывая страх, он крепко выругался и скрылся в своих покоях.
Наутро обессиленная заморская гостья в спешке покидала замок. Рассекая толпу нищих и попрошаек, ее карета стрелой вылетела из ворот и с грохотом пронеслась по мосту. Чернокожая пассажирка безучастно смотрела на бросившихся врассыпную попрошаек, когда ее внимание привлекла закутанная во все черное нищенка. Она осталась стоять в опасной близости от пронесшейся мимо кареты и провожала ее внимательным взглядом.
«Почему она так упорно смотрит на меня? — удивилась чернявка. — И почему ее взгляд такой знакомый?»
Где-то ворожея уже видела эти глаза, и непреодолимое желание вспомнить где, подняло ее с сиденья. Экипаж уносился прочь, но взгляд нищенки не отпускал. Расстояние между ними росло, и вместе с ним росло беспокойство:
— Я должна узнать, кто она!
Нищенка исчезла из окна кареты. Не в силах сопротивляться, ворожея распахнула дверцу. Теперь она снова видела нестройную группу людей, с любопытством глазевших вслед карете. Глаза нищенки вновь нашли ее. Потеряв осторожность, заморская ворожея шагнула в ее сторону. Тут закутанная в черное женщина открыла лицо и победно улыбнулась. Чернявка вспомнила эту улыбку. Она принадлежала беременной колдунье, которая должна была истечь кровью много лет назад.
«Так вот чья всепоглощающая аура висит над замком! — с ужасом подумала ворожея. — Какова же ее сила, если она смогла выжить?! Скорее бежать из этого про́клятого места!»
Но быстро покинуть наводненный энергией Викка замок ей не удалось. Черная душа ведьмы рвалась прочь, а бренное тело тянуло назад. На глазах у удивленной толпы чернявка балансировала на пороге кареты. Встречный ветер подтолкнул ее в спину и лишил шанса зацепиться за распахнутую дверцу. Она успела выбросить вперед руки, чтобы смягчить падение, но по злой воле рока одна рука коснулась не пыльной дороги, а спиц бешено крутящегося колеса.
Толпа нищих вздрогнула от страшных воплей и хруста ломающихся костей. Подбежавшие зеваки окружили выпавшую из кареты женщину. Они с удивлением смотрели, как какая-то нищенка склонилась над упавшей и что-то шептала.
— Передай своим черноликим сестрам, чтобы они забыли дорогу в наш мир! — было последнее, что услышала в тот день побежденная ведьма.
Слуги ворожеи спрыгнули с запяток и занесли бесчувственное тело хозяйки в карету. Подоспевший придворный лекарь нашел лишь следы крови в дорожной пыли. А черная карета со своей страшной ношей уже мчалась во весь опор прочь от заговоренного замка. На пустой дороге стояла странная нищенка. Раскинув руки в черном одеянии, она махала ими, как крыльями.
На мгновенье лекарю показалась, что на кровавых следах ворожеи пляшет огромная ворона. Она издавала победные крики и махала крыльями кому-то на башне замка.
Венди из последних сил махала матери платком. Она с трудом осилила винтовую лестницу башни и теперь еле дышала.
Когда лекарь обернулся, помощница кухарки едва успела пригнуться. От неожиданности девушка выпустила платок. Ветер подхватил его и превратил в белую чайку, парящую над замком. Венди хотела поймать его, но от высоты закружилась голова и внутри все сжалось.
Час пятыйСияющий никелированными стенками лифт принял каталку с больной из реанимобиля. Серебряная кабина, как ртуть в градуснике тифозника, стремительно взлетела вверх, на мгновенье сжимая внутренности своих пассажиров. Ее сверкающие стены отражали тревожные огни перемигивающихся приборов, которыми была обвешана пациентка. При торможении один из проводов, фиксирующих работу сердца, соскочил, и кардиомонитор тут же забил тревогу. Его пронзительный писк, усиленный металлическими стенками и замкнутым пространством, пробрал до мозга костей.
* * *
По всей квартире разносился выворачивающий наизнанку писк пожарной сигнализации. Он моментально заглушил несущиеся из телевизора звуки аэробики и топот прыгающей кураторши. Из-под двери потянуло удушающим запахом подгоревшего молока.
Трясущийся пол давно разбудил Нику. Она приоткрыла глаза и с замиранием сердца посмотрела на мужа. Сегодня была суббота, единственный день, когда ее любимый мог вволю выспаться. Денис настолько был измотан, что его не разбудила даже утренняя разминка хозяйки. В Нике кипела злость на скачущего в гостиной «колобка», но она тихонечко лежала под бочком у Дини, боясь потревожить его сон. Однако возникшая какофония могла поднять даже мертвого.
— Сколько времени? — не открывая глаз, спросил Денис.
— Шесть часов! — с негодованием ответила она.
Ни слова не говоря, он встал, накинул халат и выскочил в гостиную.
Такой отборной и хорошо поставленной брани Ника от него никогда не слышала. Она знала, что ее Диня всю жизнь прожил в коммуналке и был закаленным бойцом кухонного фронта. Но то, что он умеет столь искусно убеждать, удивило даже ее. То ли его крики разогнали весь дым, то ли нелестные слова в адрес кураторши были слишком крепки для чувствительной пожарной сигнализации, но ее высокочастотный писк вдруг смолк.
— Не понимаете слов, будем учить вас рублем! С завтрашнего дня вы на оставшийся месяц снимаете нам гостиницу!
Ничто так не убеждает крохоборов, как возможная потеря денег. В квартире наступило временное затишье, совпавшее с неожиданно проснувшимся у хозяйки чувством справедливости.
— Муж Вероники работает, и они теперь имеют медицинскую страховку от работодателя! — не поленилась она сходить в благотворительный фонд. — Я думаю, что в вашей опеке они больше не нуждаются!
Утром хозяйка ждала их на кухне с распечаткой в руках.
— Распечатка за распечатку! — злорадно заявила она и хлопнула бумажкой по столу. — Хотели самостоятельности? Получите!
— В связи с наличием у вас медицинского полиса, вы больше не можете претендовать на помощь нашей организации, — прочитала вслух Ника.
Она глядела в упор на торжествующую крохоборку, но энергетические запасы викканской воительницы были пусты, и интриганка безнаказанно порхала по кухне. Если, конечно, коровы могут порхать.
— Это что? — Денис взял листок у жены. — Простая распечатка? — он повертел бумажку в руках и бросил обратно на стол. — Нас такой не взять!
