Немец размеренно, в одно и то же время, заходил в салон. Расслаблялся там с бокалом пива. А потом уходил – его ждала работа по расписанию, какие-то вычисления. Он писал научный труд. Француз вообще тут не появлялся, с головой погруженный в сотворение университетского учебника.
Зато праздным балбесам, таким, как лорд, австралийка, нобелевский лауреат, там медом было намазано.
И не только медом. Там стоял сервисный автомат. Он тянул лорда, как нектар к цветку, поскольку в его железном нутре хранились различные горячительные напитки. Но тут хозяевами корабля было приготовлено ужасающе негодяйское коварство. Спиртное выдавалось только по отпечатку ладони и не больше определенной дозы в день на человека. Так, чтоб приподнять тонус, но не позволить напиться. В понимании лорда суточная доза была смешная и унизительная.
Но как может белый человек спасовать перед ловушками, расставленными дикарями? Ему ли не найти выход! Поэтому в первый же день, воровато оглядевшись, лорд Ховард пристал ко второму директору СОН – улыбчивому седому негру:
- Погляжу, вы совсем не пьете.
- Это вредно, - рассудительно произнес негр.
- Наоборот, определенная доля алкоголя полезна. Конечно, для закаленного потребителя, - торопливо добавил лорд, не желая разрушить свой план. - И как человек, для которого забота о собственном здоровье не пустой звук, настоятельно прошу вас выделить мне свою порцию.
С тех пор добродушный негр послушно выполнял просьбу лорда. Австралийка принципиально посылала Ховарда к звездным чертям, сразу выдав что-то типа: «хуже обычной мужской шовинистической скотины может быть только мужская пьяная шовинистическая скотина». А нобелевский лауреат и сам был не дурак выпить, правда, в пределах очерченной нормы.
Пытался лорд развести на выпивку второго пилота. Но Ваня, как идеальный служака, сделал строгое замечание англичанину о нарушении корабельных правил.
- В случае повторения я буду вынужден доложить капитану, - строго отчеканил он на безукоризненном английском.
Мне, честно сказать, было плевать, если англичанин вольет в себя еще пару доз виски. С его стажем и опытом напоить его лишними ста граммами – это как пытаться свалить из рогатки слона на водопое.
Сам я пристрастился торчать в салоне. Правда, меня куда больше дискуссий интересовало наблюдение. Я все пытался найти способ вычислить Доппельгангера. И не находил его. Слишком все было стандартно. Не было в тихом мирке космического лайнера ничего, что намекало бы на то, что рядом с нами лежит бомба с зажженным фитилем, и когда она рванет – только ей и ведомо.
Зайдя в салон, я аккуратно приземлился на мягкий диванчик бордового цвета. Отсюда открывался вид на космос.
Разговоры в салоне обычно шли по-английски, которым на борту практически все владели в совершенстве. Нобелевский лауреат и лорд балабонили что-то о целях полета и его последствиях для человечества. Австралийка, вечно насупившаяся и с коктейлем, сидела вдали, тупо глядя в космос и думая о чем-то о своем, о феминистком.
До чего они договорились, было непонятно, но, при моем появлении астрофизик буквально вцепился в меня:
- Мистер Казанцев. Вы лично испытываете оптимизм от нашей миссии, на которую потрачены гигантские средства?
- Конечно, - ответил я. – Мы достигнем цели. И средства, о которых вы так печетесь, возвратятся сторицей.
- Мистер Казанцев. Неужели вы думаете, что к нам из Бездны прилетят друзья? - с назидательными интонациями, как школьный учитель в разговоре с нерадивым учеником, осведомился нобелевский лауреат.
- А вы думаете иначе? – удивился я.
- К нам прилетят враги, мистер Казанцев!
- Не разделяю ваших опасений, - возразил я.
- Ну, хорошо, - неожиданно покладисто согласился астрофизик. – Пусть к нам прилетят благодетели. А ведь это еще хуже.
- Почему? – не понял я.
- Они преподнесут нам на блюдечке в своей бесконечной доброте благоустройство для людей и доступные звезды. Окружат заботой. Мы станем для них такими забавными домашними животными. С сытым брюхом и уютным гнездышком за тумбочкой.
- И что вас так беспокоит? – засмеялся я. - Это же розовая мечта западного мира.
- Чушь! В так называемом западном мире мы вовсе не домашние животные! – яростно воскликнул нобелевский лауреат. - И не дрессированные псы, как вы. Мы – хищники!
- Точно! Хищники! – поддакнул лорд и опрокинул в себя остатки виски, плещущиеся на дне бокала.
- А хищникам не нужны ни охотники! Ни ласковые хозяева! - воскликнул нобелевский лауреат, и глаза его были очень серьезные. – Так что по мне, так лучше взорвать к чертям и наш корабль. И наших гостей из так любимого вами Великого Кольца!..
Глава 19
На корабле не бывает тишины никогда и нигде, если не считать специальной технической сурдосферы, использующейся для отладки тонкого оборудования. Это свойство всех наших космических аппаратов, начиная от самых первых. Вечно в них щелкают приборы жизнеобеспечения, шуршат вентиляторы, гонящие воздух и поддерживающие комфортное давление в отсеках. По энергокабелям, скрытым панелями, течет электричество. Мелко вибрирует реактор, щедро отдавая свою силу мощным механизмам, обеспечивающим движение и жизнь на борту. Движение – это шум. Тишина – это открытый космос.
Огромный корабль жил и дышал. И мне доставляло удовольствие прислонить ладонь к его слабо трепещущим панелям.
Эх, с трудом поддается осознанию, насколько мощен и совершенен этот межпланетный транспортник. Насколько сложно идеально притереть миллионы деталей. Насколько титанический труд стоит за этим броском к окраине Системы.
Вообще, по сравнению с другими моими мирами, этот будто специально был создан для прогресса. Здесь становились возможны технологии, невозможные в параллельных пространствах. Термояд, над которым коллеги там бились десятилетиями, здесь вполне себе доступен.
Просто чуток сдвинуты константы. Почему при этом материя не распадается на элементарные частицы, а Галактики не разлетаются? Все просто. Вселенную держат, как обручи, Воля и Намерения пребывающих в ней Разумных. Константы – они лишь следствия этого, а настоящая константа, правда, вечно изменяющаяся, это Разум.
Корабль пожирал пространство. Третий месяц. Шли дни за днями, размеренно и четко, отщелкивая наши даты. Я выполнял необременительные официальные обязанности. Крутился в каком-то размеренно круге. Столовая. Салон. Беседы. Такая светская жизнь на круизном лайнере. И всегда держал улыбку на губах. И тяжесть на душе.
Штатный полет. И штатный дамоклов меч, который висел надо мной. Не успокаивало меня спокойствие полета. Я знал, что невелика ему цена, пока рядом Доппельгангер!
Поэтому не было дня, чтобы я не встретился с руководителем группы поддержки Волхвом, в миру врачом нашего корабля Семеном Слуцким. И все без толку. Не было у нас кандидатов на оборотня. Хоть убей!
В каюту ко мне часто заходил Ламберто. Мы с ним резались в японскую настольную игру Го. И вспоминали былые дни. По-стариковски сетовали на то, что на смену аскезе освоения планет приходит такой расслабляющий комфорт.
- Но так и должно быть. Прогресс, - заметил я, выкладывая фишку на доску. – Душ в каюте. Сила тяжести. Сервисные автоматы со спиртными напитками в салоне.
- Этот автомат с напитками нам бы там, на Венере, - произнес итальянец, и взор его мечтательно затуманился.
Венера. Занозой засела она в нас. Да уж, покуролесили мы там с моим итальянским другом. Было, что вспомнить.
Наш Большой разведывательный межпланетный корабль «Адмирал Макаров» вращался вокруг Утренней Звезды, мутно расплывшейся за стеклами рубки и в иллюминаторах. Неспокойная планета. Очень жесткая к людям.
На нее периодические осуществлялись вылазки. Исследовалась она сперва автоматическими аппаратами, потом десантными группами. Сейчас настала пора ее планомерного изучения. На нашем корабле имелось несколько десантных модулей, способных достичь поверхности, пройти сквозь ураганы и не быть разбитым о пики гор.
