сил, чтобы пробудиться.
Туман вокруг столицы почти весь рассосался. Поглощение, которым пользовался Максимус, справилось с этой, казалось бы, вечной угрозой играючи. Но самому главе культа с этого перепадали крохи, все забирал себе жадный до силы бог.
Максимус больше не чувствовал ни голода, ни жажды. Сила поддерживала его тело, извращенное вмешательством Хибы. Однако…
Договор исполнен, Максимус получил свое, Эсхил — свое. Но теперь, когда в руках потомка империи оказалось само существование божества, в голову пришла новая мысль — а так ли нужно выпускать паразита в Эделлон?
Новые возможности, конечно, тоже прилагались. Но осознавая количество магии, требующееся для их оплаты, далеко не самый слабый чародей приходил в трепет. Мощь, способная уничтожить страну, едва достаточна, чтобы утолить легкий голод Хибы.
Нет, Максимус и раньше не обольщался. Его культ издавна знал — аппетиты Хибы нельзя насытить, ему всегда мало. Крови, плоти, магии — мало. Но только сейчас, подселив Эсхила в свое тело, Максимус осознавал, что имеет дело с бездной в самом буквальном смысле. У Хибы просто не бывает насыщения. Он способен пожрать всю магию мира, и ему не хватит этого, чтобы унять чувство вечного голода.
Так стоит ли вообще стараться его накормить?
Сейчас Максимус сомневался, что древний чародей вообще имеет право называться богом. Теперь, нося его в себе, глава культа уже не видел в этом сбросившем человечность разуме ни божественного, ни, собственно, разумного. Что бы ни сделал с собой Эсхил Бар, результат оказался совсем не тем, на что рассчитывал сам маг, устроивший катаклизм.
От личности не осталось следа, только жажда. Неудержимая, ненасытная. Если есть Мархана, сама по себе являющаяся магией, то Хиба был полным ее антиподом, она дарила существование, а он его отнимал. Если Мархана была некой материей, Хиба — ее отсутствием. Поглощенный с помощью нового дара Максимуса эфир просто переставал существовать. Он не изменялся, лишь бесследно исчезал.
Ту силу, что доставалась самому наследнику империи, конечно, можно было использовать как и обычные чары, но суть в том, что все, что пожирал Хиба, уходило из Эделлона, и этого уже не вернуть.
Способность пожирателя магии — это дорога в мир, лишенный волшебства. Если не остановиться, через несколько десятков лет эфир просто перестанет быть. Да, вместе с ним умрет и Мархана, но также перестанут работать артефакты, исчезнут заклинания, а сами чародеи вымрут — ведь само их существование напрямую связано с эфиром, и его отсутствие все равно что отсутствие воздуха для неодаренных.
Подперев кулаком подбородок, Максимус думал. Время для принятия решения у него имелось в избытке, и потому он не спешил, то и дело поворачивая свои новые возможности под разными углами.
Идти по пути Эсхила Бара он не собирался. Маг уже доказал, что его попытка стать существом иного порядка — сорвалась. А единственному прямому потомку древней империи хотелось достичь успеха. И теперь, сидя на троне предков, Максимус искал способ получить то, ради чего все и затевалось.
Власть и бессмертие.
Глава 15
Окрестности столицы Катценауге.
Заброшенный лагерь перед въездом в столицу не привлекал столько внимания, как сам некогда закрытый город. Именно что некогда.
Хэммет стоял у разложенного на земле теплого плаща и не мог отвести взгляда от столицы Катценауге.
По выкладкам ордена, к которым у дознавателя имелся доступ, возмущение не могло естественным образом сойти на нет ближайшие восемьдесят лет. В этот период должны были открыться предместья, и только потом, год за годом, возмущение будет уходить из прилегающих к центру районов.
Однако Хэммет своими глазами видел, что город открыт, и никаких препятствий для посещения руин больше нет. Ушел туман, исчезли обитавшие в нем чудовища, искаженные катаклизмом. И хотя кое-где можно было заметить изломанные трупы монстров, дознаватель был уверен — их не убивали, твари сами передохли, лишившись эфирного тумана.
На миг мужчину одолели сомнения. Если верхушка культа неким образом смогла развеять возмущение, стоит ли соваться в город в одиночку? Но внимательно изучив лагерь, Хэммет пришел к выводу, что люди, которых он искал, не вернулись за собственными вещами, хотя прошло порядочно времени, как место покинуто.
Этому было два объяснения: либо возвращаться больше некому, либо внутри экспедиция нашла гораздо более привлекательную замену брошенным вещам. Среди сумок нашлись как артефакты средней стоимости, так и изделия, изначально созданные под энергию Хибы.
Он вооружился «Радаром» и вложил в артефакт самый крупный из оставшихся осколков этерния. Несмотря на возможность пополнять запасы в любом из анклавов, все же не так и много мог с собой носить дознаватель — кристаллы хоть и производятся из нематериального эфира, однако тоже имеют вес.
Прибор, созданный для обнаружения искаженного Хибой эфира, просто взбесился. На экране, там, где начинался город, не нашлось места, свободного от воздействия кровавого бога. Сплошное поле, без единого разрыва, будто дознаватель стоял на берегу моря, а не перед мертвым городом.
Сглотнув, Хэммет медленно отступил назад и повернул «Радар» вдоль границы. Показания не изменились — насколько хватало дальности артефакта, все было заполнено магией Хибы. Вся столица Катценауге обратилась в пылающую следами кровавого культа территорию. И если до этого Хэммет еще раздумывал, теперь был тверд в своем решении.
В одиночку он сюда не сунется.
Поглядывая по сторонам, мужчина покинул брошенное место ночевки так же незаметно, как и пришел. Аркейн должен узнать, что здесь произошло.
Несмотря на обстоятельства, Хэммет был доволен собой. Он смог найти логово культа, сделал то, на что не хватало сил никому прежде. Оставалось только добраться до ближайшего анклава и передать весть в магистрат.
* * *
Максимус смотрел вслед удаляющейся фигуре и решал, стоит ли что-то делать с неожиданным свидетелем. И чем дальше отступал человек, тем сильнее становились сомнения Максимуса.
Каким-то образом этот человек смог прощупать пространство и однозначно нашел следы поглощенного эфира — имперский потомок это ощутил. Определенно, незваный гость был членом Аркейна, любой вольный охотник на его месте не удержался бы от соблазна пошарить первым на руинах древнего города. А
