— А много там еще этого бреда?
— Тридцать страниц убористого текста, — тихо ответил Ретталья.
— Нет уж, пощади. Они написали такую чушь до или после того, как мы прибыли?
— До того, как мы прибыли и дали им повод для расстройства. Но с тех пор они подработали текст. Задачи остались те же, просто, судя по всему, убавилось уверенности и согласия относительно того, как достигнуть цели. Некоторые из них хотели бы сотрудничать с нами. Другие — нет.
В «Совете двенадцати» произошел раскол: пять — за, столько же против, председатель и еще один до сих пор колебались. Об этом Ретталья не сказал.
— Ну что ж, я понял, что ты все время водил меня вокруг да около, — заявил Санмартин. — Теперь-то можешь объяснить, какого черта я делаю в разведке?
— Ответ ты знаешь сам: политика. Война началась из-за нас, и мы ее проиграли, — прямо сказал Ретталья. — Мыши ее планировали, операции проводили лягушки. А выиграли крысы. Обе стороны потеряли влияние на адмирала.
Санмартин молча уставился на Ретталью.
— Полковник Линч готов сожрать с потрохами Варяга. Его подзуживает Гамлиэль. Этот и меня хочет убрать и увеличить свою административную зону в четыре раза. Теперь, когда ни мышей, ни лягушек нет, адмирал Ли прихлопнет нас. Не то чтобы он полный идиот, дурак, но убежден, что буры восстанут против Империи, а это снижает нашу ценность.
— А контр-адмирал Ириэ ничего не может сделать? — спросил Санмартин.
— Ириэ не вылезает с «Графа Шпее», и у него постоянные приступы старческого слабоумия, особенно когда он трезвый, — ответил Ретталья.
Если зона Гамлиэля учетверится, то только майор Коломейцев со своим полунезависимым «княжеством» будет недосягаем со стороны его администраторов. А Верещагин окажется в весьма уязвимом положении. Ценой продолжительной службы в колониях и разных ухищрений батальону удавалось избегать не меньше десяти лет изменения штатного расписания. Если сейчас сразу привести его в соответствие с нормами, в каждом стрелковом взводе сократят одно отделение, что уменьшит численность батальона почти на сто пятьдесят человек, а его боеспособность снизится самым существенным образом.
Следя за выражением лица Санмартина, Ретталья продолжил:
— Чертовски неприятное положение: приходится надеяться, что враги спасут тебя от своих же. А неприятности у нас будут! К несчастью, адмирал Ли не верит в это. Как же, четыре боевых батальона на планете и несколько кораблей сверху! Гамлиэль и Линч говорят ему примерно то, что он хочет услышать.
Ретталья плеснул себе еще амаретто и выпил.
— Часть буров непременно нападут на нас. Это может произойти не скоро. Адмиралу до смерти надоело слышать от меня предупреждения о грозящей катастрофе.
Ретталья стал неторопливо убирать бутылки и стаканы, не прекращая говорить:
— Если меня «уйдут», Рауль, я хочу, чтобы это дело попало в хорошие руки, а то Линч сунет сюда кого-нибудь из своих «золотых мальчиков», и тогда всем вам крышка. А тебя я знаю как облупленного. Ты справишься с работой. Она тебе не понравится, но ты ее сделаешь. И неплохо. Со вчерашнего дня грузовики ушли, транспорты тоже, за исключением «Сокаку». Вот и думай, мой друг.
— Aut vincerl aut mori, — закончил за него Санмартин.
— Вот именно. Победим или умрем.
Они помолчали. Потом Санмартин потряс головой.
— У меня патруль, и я хочу вернуться, пока Ханс не организовал крестовый поход, чтобы спасти меня.
— Господи, такого даже я не знаю.
— Ханс — последний романтик на свете.
— Даже спрашивать боюсь…
— И не спрашивай. Словами тут не объяснишь.
— Согласен. Кстати, я хотел бы ненадолго позаимствовать твою маленькую переводчицу. Тут есть для нее одна работа.
— Ретт, на этом паршивом шарике имеется два местных, которые не ненавидят нас. Она — одна из них. И девочка слишком хорошенькая, чтобы умереть, как несчастный учитель.
Ретталья засмеялся и стукнул Санмартина по руке.
— Так я и знал, что ты попадешься!
— Значит, ты шутил. Она тебе не нужна… — медленно проговорил Санмартин.
— Ну, в общем, нет. -
— Ретт, я хотел бы попросить тебя перевести ее в другую казарму. Честное слово, она слишком хороша для наших и нравится мне.
— Рауль, она положительно влияет на тебя, придает мягкости, которой тебе зачастую не хватает. Предчувствую, она нам пригодится, когда тут дела пойдут кисло. И то, что вы нравитесь друг другу, дополнительный плюс. Я этого даже не ожидал. Но ты смотри! Она честная и сторонится политики, как почти все местные, но еще не наша. Ну а как с охотой на жучков?
Санмартин подумал, прежде чем ответить. Зейд-африканские джунгли, даже еще молодые, представляли собой многообещающее разнообразие, не сравнимое с лесами на Земле, которые то оказывались скованными холодом, то заливались водой. Поэтому разрушение их он рассматривал как особо нежелательное явление.
— Иногда так хочется поговорить об этом, — наконец сказал он. — Мне не нравится то, что я здесь вижу. Это место могло бы стать раем, если бы местные жители проявили хотя бы половину усердия, с которым они соблазняют чужих жен…
— Если честно, чем больше я узнаю об этой планете и ее жителях, тем меньше мне нравится и то и другое. Ну что, до следующего?
— До следующего. Чао!
— Чао, Рауль. Спокойного патрулирования.
Когда Санмартин исчез за дверью, Ретталья задумался о странных особенностях психологии солдат, в частности кто служит в верещагинском батальоне. Бригадный офицер по политическим вопросам майор Гамлиэль уже касался этой проблемы. «Брехли-вый Луис», как его звали друзья, становился ощутимой силой за спиной Линча, а не просто, досадной помехой.
Люди Верещагина не испытывали особого счастья и радости от постоянного пребывания на линии огня. Они побывали в самых скверных местах большей части обитаемой Вселенной, а в ближайшем будущем увидят и другие миры. Славы это им не принесло, да они и не жаждали ее. И наконец, они отдали всю жизнь беззаветной службе отнюдь не из-за фанатичной преданности или даже особой верности Его Императорскому Величеству и высшему офицерскому составу.
Особенно характерной фигурой был Петр Коломейцев. У него нет ни семьи, ни друзей, ни каких-либо заметных интересов, кроме дел роты. Им не двигали амбиции. За последние годы он старательно сжигал за собой мосты, неуважительно высказываясь о представителях высших кругов. Его высказывания насчет сомнительной чести сражаться за императора повторялись так часто и были известны так широко, что индекс политической благонадежности Полярника заставлял Рауля Санмартина задумываться.
