— И это сказал мне человек, который пол жизни просидел в тюрьме, — хохотнула Энн.
— Не пол жизни, а десять лет всего. У меня статья была — убийство по неосторожности.
— Десять лет, — передразнила Энн. — Да это больше, чем половина моей жизни!
— Цыц, пигалица! Будешь еще старика корить, возрастом пока не вышла.
— Что-то мы с тобой часто ругаться стали, — улыбнулась Энн.
— Все как в настоящей семье, — закивал Гектор. — Значит родными друг дружке стали…
Парочка зашла в деревню и шагала по единственной ее улице. Аккуратные домишки с любопытством уставились на незванных гостей.
— Кажется свезло нам сегодня, — Гектор удовлетворенно пригладил усищи. — Смотри сколько хат не тронутых. Продуктов, наверное, здесь вдоволь наберем.
Гектор и Энн зашли в первый попавшийся дом. Дверь была не заперта. Внутри оказалось светло и уютно. Простое убранство, выбеленные известью отштукатуренные стены, старая, но не ветхая еще советских времен мебель. Казалось, что дом не заброшен. Просто хозяева вышли, и сейчас вернутся.
— Смотри! — крикнула Энн, тыча пальцем в сторону окна.
— Что такое?! — Гектор от неожиданности подпрыгнул.
— Цветок на подоконнике!
— Тьфу ты, — Гектор схватился за сердце. — Напугала как! Я думал, мертвяка увидела. Цветок на подоконнике зацвел, эка невидаль!
— Но ведь кто-то же его поливает…
Гектор вмиг замолк, немного помолчал, озираясь по сторонам, и уже шепотом добавил:
— И то верно. Вот, старый дурень, не сообразил сразу.
Гектор взял за ножку тяжелый деревянный табурет с угловатой седушкой и поднял его для замаха:
— Эй, кто здесь?
— Да нет здесь никого, — успокоила его Энн. — Просто кто-то сюда наведывается, но он здесь не живет.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил старик.
— Пыль на столе не тронута, если бы люди здесь жили, им кушать где-то надо, а других столов здесь нет. Занавески задернуты на окнах, а на веревке, на которой они висят паутина, видишь? Значит, шторы давно никто не трогал.
— Ух, какая ты глазастая, — восхищенно покачал головой Гектор. — А я старый уже слепой.
— Ой, не прибедняйся, зрение у тебя еще лучше моих минус два будет. Дело не в глазастости, а в мышлении.
— Чего? — брови Гектора встали домиком на морщинистом лбу.
— Нужно учиться замечать важное в мелочах и причинно-следственные связи находить в следах и предметах.
— Этому что, в школе сейчас учат?
— Нет, конечно, я просто криминалистом хотела стать, документы готовилась подать в академию. Столько фильмов пересмотрела и книг перечитала.
— Криминалист — это хорошо, умница. Только, вот скажи, что делать будем? Припасов, похоже, тут нет, все выгребли, а порядок в доме остался. Кто это сюда наведывается? Уверен, что и в соседних домах — то же самое. Уж больно они похожи, и занавесочки у всех задернуты, и двери аккуратно прикрыты. Ну, что молчишь, криминалист? Найди эти причинно… Каких там, прости господи, связи…
— Это уже не связи, а следственные версии называются.
— И что эти версии нам говорят? — старик ехидно уставился на Энн (не привык он, чтобы молодежь была наблюдательнее и прозорливее его, который столько повидал и столько пережил).
— Что это аккуратный человек, любит порядок и живет где-то недалеко. Скорее всего, прямо в этой же деревушке.
— А вот это уже плохо, — Гектор бросился обшаривать облупившийся кухонный гарнитур.
— Что плохо? — недоумевала Энн.
— То, что он живет недалеко. Ты людоедов уже забыла? Вдруг он тоже из этих… Или еще хуже…
— А что может быть хуже? И что ты там ищешь?
— Нож и ли топорик какой-нибудь поварской, — Гектор ткнул пальцем на копье, которое Энн держала в руках. — С палками против людоедов не сподручно.
Гектор вытащил выдвижной ящик тумбы, полный всякой всячины и вывалил его на стол. Среди точильных камней, поварешек, прихваток и прочей ерунды он, наконец, нашел столовый нож. Правда немного кривой, самодельный и с клинком, подернутым ржавчиной, но крепкий и довольно острый.
— Вот, — выдохнул Гектор. — Теперь мне спокойнее будет.
Он взял нож в одну руку, копье, вырезанное из березы, в другую:
— Уходить нам отсюда надо, чует мое сердце неладное.
— А как же припасы поискать? — Энн просяще посмотрела на старика. — Сто лет нормальной еды не пробовали.
— Да бес с ней, с едой. Лучше быть голодным, но живым, чем сытым и мертвым. Пошли, пока твой аккуратист нас здесь не застукал.
* * *
Я сидел, запертым в стальном контейнере, который апостолы использовали как карцер. Вместо окна небольшая дырка, размером с блюдце. Она же служила вентиляцией, чтобы пленник не задохнулся. До меня здесь томился Шнырь. Если бы он сейчас меня видел, то пренепременно бы обрадовался.
Эх… Мой план провалился. Кто ж знал, что Саныч и есть Велиар? Боевой командир превратился в рабовладельца и палача.
Почему он меня не убил? Неужели думает, что я все осознаю и реально встану на его сторону? Нет. Он не дурак, такую ошибку не допустит. Сукин сын всегда был очень хитер и расчетлив. Помню, когда мы с ним в плен к “чехам” попали, нас хотели сразу показательно казнить: перерезать глотки на камеру, а видео выложить в интернет для запугивания людей и бандитской пропаганды. Так он убедил их командира, что мы дезертиры и готовы с ними сотрудничать. Можем показать, где схроны с боеприпасами и оружием.
Чехи нам поверили, и мы повели их в горы, показывать несуществующие схроны. По дороге навели их на минное поле и сбежали. А ночью вернулись в их лагерь, придушили часового, забрали у него автомат и Саныч, ворвавшись в солдатскую палатку, лично расстрелял весь спящий отряд врагов. Их человек двадцать было. А потом патроны у него кончились и раненных он добивал ножом. Настоящий Велиар… Такой нигде не пропадет. Не знаю, как это он чуть не спился? Всегда был кремень. А сейчас просто мразь…
Всю ночь я почти не сомкнул глаз, обдумывая свое бедственное положение. Когда утро просунуло солнечные лучики в дырку в стене, я услышал чьи-то шаги. Выглянул на улицу. Молодой парнишка лет двадцати с карабином на плече пришел сменить моего часового. Соломенные волосы, голубые глаза и рубленный подбородок казались мне до боли знакомыми. Но нет, ошибся я. Точно знаю, что в первый раз парня вижу. Или нет?..
Пузатый часовой похлопал парня по плечу и свалил, оставив смену на него. Парень переминался с ноги на ногу. Хотел видимо сесть, но сидеть часовым нельзя. Я поморщился: такой молодой, а уже апостол. Где ж я его все-таки видел? Я прислонился к дыре и спросил:
— Эй, меня кормить сегодня будут? Скажи Велиару, что Кречет жрать хочет.
— Сейчас завтрак принесу, только пиво пока не охладилось, подождете?
Вот сучонок, за словом в карман не полезет. Острослов херов! Ну я тоже могу ответить.
— И как только тебя в апостолы взяли? Вместо бороды пух тополиный. А мамка-то знает, что ты с дяденьками нехорошими спутался? Может сообщить ей?
— Заткнись! — Парень снял с плеча карабин и тыкнул стволом в мою сторону.
Ага, нашел слабое место, что-то с матерью не лады. Надо подманить его ближе и выхватить карабин. Нет, хреновый план. На кой мне карабин, если сам в склепе сижу. Ну пострелять я могу через дыру конечно. Да только замок снаружи и засов толстенный, будто рельса. Это я запомнил, когда меня сюда вели. Карабин здесь не поможет. Тогда просто апостола потроллю. А то скучно сидеть как-то.
— А что ты так вспылил? — присвистнул я. — Значит, все-таки без проса от мамки свалил.
— Нет у меня матери и не было, — глухо ответил парень. — Отец только…
Я осекся. Не ожидал, что буду сочувствовать апостолу. Да таких, как он голыми руками душить надо. Но что-то есть в нем такое знакомое, чего я никак не могу понять. И с виду вроде не отморозок. Почему он пошел по кривой дорожке? Мне уже самому стало это интересно и я миролюбиво спросил.
— А отец где?
— А твое какое собачье дело? — парень попытался огрызнуться, но вышло это у него как-то без злобы. Будто не разозлился он, а обиделся.
