со мной в одной комнате. Вот просто стал как… осязать их, что ли, как дуновение очень слабого едва заметного ветерка в мою сторону оттуда, где был человек.
Но чем дальше я брал ступени, тем становилось хуже, и вскоре мне на других даже смотреть было больно. И Цурико я прогнал вообще из комнаты, на что она расплакалась и сказала, что я дурак. Удивительно, но это звучало даже мило.
С другой стороны, она могла бы понять, насколько мне самому херово, когда вся комната выглядит настолько странно, что мне становится жутко до икоты. Это как если бы я был в какой-то жуткой пещере, наполненной тьмой, в которой скрывается чистый уже знакомый мне ужас. Здесь всё выглядело странным.
Возможно, притормози я и пробивайся через эту стадию медленнее, всё было бы иначе, однако времени у меня как раз-таки не было.
— Ты не думал немного приостановиться? — спросила Люнь. — Дать себе отдохнуть?
Сейчас я находился в собственном внутреннем мире. В тех самых греческих руинах, которые показались мне в прошлый раз бессмысленными. Но сейчас, когда весь мир казался мне жутким, чужеродным и враждебным, это место было просто идеальным, чтобы спрятаться.
Здесь меня не пугало окружение, так как, по сути, оно было внутри меня. Я был как бы ограждён от остальных и потому мог немного отдохнуть от пугающей реальности, что находилась за этими иллюзиями.
Я сидел на бортике фонтана в центре моего внутреннего мира и мочил ноги в воде.
Голос Люнь шёл отовсюду. Я мог бы его заглушить, будь у меня такое желание, но хотя бы какой-то контакт с внешним миром иметь надо было.
— Времени нет, Люнь.
— Время есть, куда хуже, если ты себе психику сломаешь. Ты не ешь, не спишь, только медитируешь.
— Я и сплю, и ем, — не согласился я.
— Сколько? Один раз в стуки? И спишь меньше пяти часов. Ты же устал!
Приятно, что она заботится обо мне, но жаль, что иногда с этой заботой конкретно так достаёт.
— Да, но ты знаешь, что иначе никак.
— Вот дурной… — вздохнула Люнь. — Ты и так благодаря идеальной структуре и тому, что до этого взял все ступени, развиваешься очень быстро. А здесь ещё и без положенных перерывов и даже без нормального сна!
— Зато закончу очень скоро.
— Скоро? Сколько ещё? Месяц?
— Меньше, — покачал я головой. — Полмесяца, думаю, и закончу.
— Ты сумасшедший, — я буквально видел, как она качает головой. — Ты уже месяц сидишь так, взял четыре ступени. Ты будешь сидеть ещё месяц, и я не уверена, что твоя психика выдержит такое. Обычно люди берут ступень, ждут, пока обвыкнутся, месяцок и берут следующую, а не так, залпом. Мне страшно представить, как ты видишь внешний мир.
— Очень интересно. Знаешь, будто всё движется как плоть такая, знаешь, гнойная и вонючая, — поделился я.
— Какой ужас…
Согласен, это было ужасно, но зато как быстро!
Гой мне тоже сказал, что надо соблюдать осторожность, иначе можно крышей поехать так конкретно. Если не давать себе привыкнуть к этому, то это всё смешивалось и копилось, копилось, копилось, все искажения, все ощущения усиливались, и под конец люди просто не могли смотреть на мир вокруг, отъезжая крышей в сторону.
Могу представить, что они видели, так как я сам видел нечто подобное, когда открывал глаза.
Поэтому методика прохождения этой стадии выглядела так: берёшь ступень, потом отдыхаешь месяц или два, вновь берёшь и вновь отдыхаешь. Сама ступень занимала недолго, неделю где-то, однако положенный отдых тормозил всё очень сильно. Оттого полная стадия в восемь ступеней могла занимать примерно от десяти месяцев до полутора лет.
Я не мог позволить себе столько. Ступень в неделю, четыре в месяц — вот так выглядел мой путь, а к остальному как-нибудь да привыкну. Просто никто из них не понимал (ну Гей и вовсе не знал), что то, что я видел, никогда не сравнится с тем, через что я проходил.
Что мне эта искажённая реальность и отвратительные люди, если я касался самого Хоудай. Вот что такое настоящий ужас, что такое кошмар наяву. После того, как я на себе ощутил его преследование и его касание, после каждой сраной ночи, когда этот Хоудай гоняется за мной, что такое эта искажённая реальность?
У меня явно образовался иммунитет к этому дерьму.
А может я уже был частично поехавшим после встречи с ним. Но как бы то ни было, искажённая реальность пусть и сводила слегка с ума, но не критично, и я мог это перетерпеть.
Правда, есть было сложно, так как ощущения были такими, будто я червей жру. Нет, вкус нормальный, да и консистенция, но общее восприятие было таким, что вызывало отвращение под конец вообще всё.
Тут целый героизм был до туалета дойти, чего говорить об остальном.
Но тем не менее я упорно старался пробиться через эти глюки, даже выходя на улицу иногда. Смотрел на людей, дышал свежим воздухом, пытался привыкнуть заново ко всему тому, что раньше меня окружало.
Если я хотел двигаться дальше, то преодолеть это было вопросом выживания. И чем быстрее, тем лучше, так как время-то тикало не только у меня, но и у малышки Ки. А ведь мне предстояло ещё зайти в гости к тому наёмнику, который был как-то связан, судя по всему, с Вьисендо.
Правда, за мной пришли раньше.
Использовать слово «привыкнуть», наверное, было не совсем корректно по отношению к тому, с чем мне приходилось теперь жить. Тут правильнее сказать, научился жить заново со всем тем, что передо мной открылось.
А открылось передо мной очень много.
Не имеет смысла говорить про реакцию, которая стала чуть лучше, чем раньше (она стала чётче скорее), как и не имеет смысла говорить про мою обострившуюся чувствительность. Это всё хорошо, я не спорю, но оно никак не влияет на мою жизнь.
А вот то, как мир преобразился…
Он играл новыми красками, он казался неправильным и жутким, охренеть каким симметричным и самым удивительным — короче, мне даже не пришлось принимать ЛСД, чтобы окунуться в те же прекрасные видения, что и наркоманам.
И мне приходилось с этим как-то жить. Выходить на улицу, кушать, тренироваться и даже общаться — каждое простое действие было ударом по психике. Но я крепился. Для человека,
