Отпрыски Императора - Дэвид Гаймер

Лев улыбнулся во второй раз, чуть менее холодно.

— Магистр войны, — задумчиво сказал он. — Первый среди равных. Фантом, очевидно, прав: нечто вроде этого обязательно появится. И мы повредим нашим шансам на успех, если упорно продолжим исполнять наши клятвы здесь. Мне уже кажется, что любой искуситель выходит из теней со словами истины. Вот почему они опасны — мы ведь привыкли ко лжи на планете, сотворенной из обмана, и только правда угрожает нашим душам.

— Тогда следует ли нам… — отважился заговорить Арнаид.

Эль’Джонсон повернулся к нему, и по лицу примарха скользнуло выражение сдержанного веселья.

— Что именно, капитан?

— Следует ли нам принять его предложение?

Лев откинулся на спинку трона.

— Предложения меняются. Мои ответы — нет.

На рассвете он выходит из зарослей пешком, в латах, покрытых множеством отметин от когтей. Ливень давно уже закончился, но воздух по-прежнему серый и душный от влаги, под ногами чавкает грязь, тропы залиты водой, а на полях лежат слипшиеся комки дерна и глины.

Впереди, на горизонте, возносится к тусклому небу его воинский оплот с черными стенами, которые увенчаны длинными стягами. Гигантскую крепость возвели, чтобы усмирить земли вокруг нее, но на фоне бескрайних девственных лесов даже она выглядит ненадежным владением. По раскисшей земле устало бредут вереницы мужчин и женщин, направляющихся к воротам. За всеми ними наблюдают часовые в темных доспехах, восседающие на массивных боевых конях в шипастой броне.

На дороге его встречают рыцари ордена, сами недавно вернувшиеся с вылазок в полутьму. Один из них снимает шлем, обнажая благородный лик с выдубленной в битвах кожей и коротко стриженными волосами.

— Сын Леса! — восклицает рыцарь, приветствуя его. — Очередная победа?

Он поднимает глаза. Невозможно представить, как он изможден, а слова той последней твари, которая имела обличье человека и владела речью смертных, до сих пор звучат у него в ушах.

— День триумфа придет, — отвечает он, стряхивая скверну с латной перчатки.

Рыцарь слезает с лошади и подходит к нему.

— Да, со временем, — тихо произносит воин, придвинувшись вплотную, как заговорщик. — Но, пока мы очищаем эти леса, другие ордены набираются сил. Ты знаешь, что я советую. Прерви охоту, мой повелитель, хотя бы на один сезон.

Он не смотрит на рыцаря. Его взор обращен на людей, которые пробираются к безопасным стенам цитадели. Они не благодарят за то, что делается ради их блага, и не имеют отношения к клятвам, связывающим их защитников, хотя будущее местных жителей зависит от этих воинов.

— Мы дали обещание, брат, — напоминает он.

— Ты думаешь, другие сдержат его?

— Какое мне до этого дело?

— Такое, что однажды наш мир будет подчиняться одному господину. Им должен стать ты.

Не отвечая, он идет дальше, утопая в грязи по шпоры. В каждом его грузном движении сквозит накопившаяся усталость.

— Подумай о своем предназначении! — кричит рыцарь ему вслед. — Если клятвой можно пренебречь, то властью — нет!

Он не останавливается.

Воин обращает к нему последнюю мольбу:

— Чем же тогда ты хочешь прославиться, мой повелитель? Кем ты желаешь увидеть себя в будущих летописях?

Он продолжает идти, ни разу не оглянувшись.

— Тем, кем я был всегда, неизменно, — произносит он, вдыхая сырой промозглый воздух еще одной калибанской зари. — Охотником. Убийцей зверей.