— Слушаю тебя.
— Я видел их глаза.
— А я вижу твои, что с того?
— Эти варвары не боятся. Вы же помните, господин цунами-коммандер, с первого дня военного обучения нам говорили, что они проникнуты ненавистью и страхом. Что метрополийцы — тупое стадо, готовое идти на убой за всяким, кто объявит себя пастухом. Что наша великая миссия — указать длиннолицым их место и что таким образом будет соблюдена мировая гармония. Нам твердили, что в глубине души все эти материковые дикари только и ждут, что придет могучий вождь, который наведет порядок.
— Так и есть.
— Мой командир, простите мою дерзость, раз уж вы почтили меня высокой должностью флаг-офицера, я обязан докладывать лишь правду, особенно когда речь идет о наблюдениях, сделанных на вражеской территории. Так вот, эти люди готовы воевать и умереть за свой дом. Без лишних слов, без страха наказания. И еще, во взгляде этого самого полковника не было ненависти.
Сокире-рэ недобро сощурился:
— Сейчас твоего полковника доставят на флагман, и ты сможешь увидеть в его глазах и страх, и ненависть. Ты ослаб верой, мальчишка. Пока что спишем эту слабость на твою контузию. Но я не забуду о ней.
* * *
Командир дивизиона вспоминал недавний разговор со смешанным чувством печали и сожаления. Это тревожило Сокире-рэ. Он боялся признаться себе, что, возможно, создатели великой Истины всеобщего блага чего-то не учли. Поражение метрополийцев было очевидным и неотвратимым. Появление гигантского флота должно было заставить их склонить голову, осознать ничтожность пред светозарным Императором и его сиятельными воинами. Разгром бригады прибрежной стражи должен был стать наглядной иллюстрацией непререкаемого превосходства. Однако же… Сокире-рэ подумал было: «Они продолжают сопротивляться», но внезапно пришла нелепая мысль: они не сопротивляются, просто воюют. Спокойно, без намека на панику.
Посланный на берег дежурный офицер привез очередную мерзкую новость: полковник Тоот бежал. И не просто бежал, а был освобожден какими-то боевиками, которые, пробив дыру в стене дровяного сарая, обезвредили охрану и вывезли родича командующего в неизвестном пока направлении. Понурившись, точно именно он упустил важного пленника, посланец докладывал, что так называемый герцог Белларин лично обнаружил побег, что сейчас виновники брошены в застенок, а он организовывает погоню и поиски, что перекрыты все дороги, введены специальные пропуска, как сказал офицер, обязательные даже для матросов и солдат эскадры. Конечно, это было неслыханной дерзостью, но вряд ли именно она больше всего волновала циклон-адмирала Лао-то Ниса, ожидающего бывшего флаг-офицера с докладом.
Трап развернулся, любезно подставляя под ноги цунами-коммандера первую ступеньку. Тот набрал воздуха в грудь, как перед опасным прыжком со скалы в воду. Вроде бы ничего экстраординарного не происходило, но Сокире-рэ чувствовал исходящую от корабля отстраненность. В родном доме его не рады были видеть. Командир дивизиона быстро поднялся на борт флагмана. Вахтенный офицер дежурно приветствовал соратника, предлагая сопроводить его до адмиральской каюты. Такой порядок обращения был записан в морском уложении. Но Сокире-рэ сейчас он показался скрытой издевкой. Еще бы, офицер, который не смог выполнить священную миссию, не сумевший с первого раза вонзить копье Ниясу в землю поверженной страны! Разве можно относиться к такому серьезно?! Цунами-коммандер буркнул, что дойдет сам, и зашагал по броневым листам верхней палубы. Вахтенного офицера он помнил еще штиль-лейтенантом, едва ступившим на борт настоящего боевого корабля, а не вонючей банки для сардин, именуемой субмарина. Теперь вот и он при виде Сокире-рэ, отвернувшись, хмыкает и прячет глумливую усмешку.
Циклон-адмирал Лао-то Нис встретил посетителя за огромным столом, рядом с которым его невысокая, но представительная фигура смотрелась до странного мелкой. Большая часть стола представляла собой планшет с искусно сработанной береговой линией Беллы, всеми окрестными бухтами, высотами и укреплениями. На водной глади, будто игрушечные, красовались мастерски выполненные макеты кораблей эскадры. Некоторые еще двигались к конечной цели, другие уже стояли у пирса, ожидая команды. У самого обреза виднелась линия фортов главного рубежа обороны с тщательно изображенными дальнобойными батареями метрополийцев.
— Заходи, — увидев Сокире-рэ, приказал командующий. — И поплотнее закрой дверь. — Он хмуро поглядел на замершего в ожидании офицера. — Я тобой недоволен. Очень недоволен. Ты опозорил себя, опозорил меня, своего учителя. Из-за твоей неловкости и нерасторопности священный замысел нашего светозарного государя под угрозой.
— Это моя вина, о великий господин, — смиренно опустил голову командир дивизиона.
— Конечно, твоя, — циклон-адмирал хлопнул по столу ладонью. — Ты знаешь, что такое копье Ниясу?
Сокире-рэ знал: под большим секретом с опаской, будучи флаг-офицером на этом самом линкоре, он взял с адмиральской книжной полки драгоценный фолиант, обтянутый потемневшей от времени кожей морского змея с железными оковками по углам. Книга именовалась «Сокровенное сказание» и повествовала о том, как предок Ниясу чудесным жезлом исторг сушу из моря, и та стала островами, как заселил он острова народом, пришедшим из бездны, и прочими двуногими, повелев тем быть рабами избранного народа своего. Как люди, позабыв его завет, ополчились друг на друга, желая каждый набить чрево свое и затмить друг друга богатством платья и убора своего. Как прогневался светоч бездны, узрев бесчинства и попрание заветов, оставленных им народу своему.
Сокире-рэ отлично помнил слова истины, точно прочел их лишь вчера. «Открыл я Ниясу суть рождения его и дал жезл порождающий, повелев обратить его в пронзающее копье. И обернул Ниясу светящийся во мраке стержень жезла тяжкими пластинами металла лех, а поверх того металл акато, и начертал имена праотцев бездны на тех пластинах, и все сие, исключая острие, скрыл прочнейшим обкладом дерева тоноко, растущего ныне в саду императорского дворца, ибо под ним узрел Ниясу истину. И укрепило оно дух его, как укрепляет посох шаг идущего, и, приняв бремя предначертания своего, — чуть слышно прошептал командир дивизиона, — обратил Ниясу острие копья своего на ополчившихся, и вышли из оного неисчислимые воинства, сражавшие ужасом всякого, поднявшего оружие против императора». Сокире-рэ не смел взглянуть на учителя.
— Вина моя велика, — с трудом выдавил он.
— Велика. Сказать, что я удивлен, — ничего не сказать. Ты, которого я со временем прочил на свое место, словно какой-то неуч, косорукий юнец, не можешь вонзить в землю копье!
