Военачальник Хармехи кивнул с уважением и отступил на пару шагов, освобождая место рядом с царевичем.
– Из всех людей, встреченных мной в этих землях, именно тебя я считаю достойным занять это место, Сафар, – тихо произнёс царевич и чуть улыбнулся. – А супруга твоя поддержит тебя своей мудростью. Изначально именно благодаря вам стал возможен мир меж нами. Так храните его и впредь.
– Сын Солнца… – голос бывшего старосты дрогнул, и он склонил голову.
Никес видел, как влажно заблестели его глаза, как сдерживала нахлынувшие на неё эмоции Алия. Оба они шли за царевичем не из-за почестей, о которых тогда и мечтать не смели. И вот теперь они получили награду, которая вместе с тем была и тяжёлым бременем.
– Слушай моё слово, Леддна, – слово сына Владыки Таур-Дуат, да будет он вечно жив, здоров и благополучен! – провозгласил золотоглазый рэмеи. – Сафара и его род я ставлю над тобой ради мира между нашими народами.
С этими словами он снял со своей руки перстень, в котором Никес с изумлением узнал личную печать царевича, и передал его бывшему старосте.
Нерешительно Сафар взял драгоценное кольцо рэмейской работы, не веря себе. Должно быть, и он тоже узнал… В следующий момент новоиспечённый градоправитель с супругой опустились на колени перед царевичем. Сафар сжал руку молодого рэмеи, прижавшись к ней лбом, словно принимая благословение и безмолвно благодаря за него. Никесу показалось, что царевич немного смутился, но сдержанно кивнул, принимая клятвы.
– Мы будем хранить Закон, который ты воплощаешь, мой господин, – искренне произнёс бывший староста.
– Клянёмся Богами, – тихо подтвердила Алия.
– Да будет так, – подтвердил царевич и, мягко высвободив руку, жестом велел обоим подняться.
Когда первое изумление схлынуло, среди знати прокатился нарастающий ропот, хотя никто пока не рискнул оспорить решение Сына Солнца в открытую.
Никес вскинул меч и что было мочи крикнул:
– Да здравствует Сафар, новый градоправитель Леддны, и супруга его Алия!
Первой отозвалась Клийя, но уже в следующий миг крик был подхвачен стражниками и рэмейскими солдатами, что пришли в город ещё тогда, вместе с царевичем и военачальником Нэбвеном, потом горожанами, волнами расходясь от площади. А когда Хармехи поднял свой хопеш, то и его солдаты слаженно подхватили приветствие.
«Да здравствуют Сафар и Алия!» – вторили десятки глоток.
«Слава градоправителю!» – прокатывалось по улицам.
Сын Солнца улыбался, глядя на площадь. Рядом с ним, держась за руки, точно молодые, стояла чета новых правителей Леддны.
Никес чувствовал, как что-то внутри него разомкнулось – словно ушло давнее сковывавшее его напряжение, к которому он так привык, что и не замечал. На сердце стало легко и сладостно, будто сегодня произошло что-то очень правильное для всех них. А своему чутью он верил.
Это был хороший день.
Гул голосов врывался в комнату, смешанный с обрывками музыки, – Леддна праздновала назначение нового градоправителя. На торговой площади для жителей был устроен целый пир за счёт городской казны. Этот день должен был остаться в памяти всех как радостный и торжественный. Правда, многие влиятельные лица города присоединиться к общему веселью не пожелали. Вместо этого они попытались разве что не штурмом взять дом, в котором жил царевич, – добивались аудиенции. Ренэф оставил разбираться с этим своего адъютанта и нескольких солдат.
«Сказано было праздновать, значит – празднуем, – заявил он своим воинам, ставя им хорошего вина, предназначенного для его собственного стола. – А для жалоб на власти есть другие дни».
Адъютант и солдаты со смехом согласились и бдительно охраняли пустые покои своего господина, перед этим надёжно прикрыв его отход. Сам же Ренэф поспешил к Нэбвену, собрав с собой наиболее привлекательную часть угощения, чтобы хоть немного порадовать военачальника.
– Может быть, закрыть ставни? – осведомился Тэшен. – Шумно всё-таки… Народ захмелел, песни орать поди всю ночь будут.
– Нет, не надо пока, – Нэбвен улыбнулся, удобнее устраиваясь на подушках, которые целитель положил ему под спину. – Хочу чувствовать общее настроение. Присоединиться к пиру я благодаря царевичу могу и отсюда, – он тепло посмотрел на Ренэфа, и тому стало неловко.
Рядом на подносе лежала душистая свежая выпечка, сахарные фрукты, мягкий сыр, ароматное копчёное мясо.
– Только с вином не переусердствуй, почтенный военачальник, – строго сказал целитель.
– В военных походах мы только так и лечились! – возмутился Нэбвен. – Да и покрепче то вино было, чем это пойло.
– Хорошее же вино, – пробормотал Ренэф.
– Хорошее, – кивнул военачальник, – только зря ты плеснул туда столько воды! Не вино теперь, а вода с лёгким привкусом вина.
– Так ведь… – царевич развёл руками и кивнул на своего целителя.
– Да, это я сказал чистой водой развести. Негоже крепкое вино со снадобьями мешать, – назидательно заявил Тэшен, подняв палец. – И кувшин с собой заберу, чтоб не подливали, – он действительно взял кувшин и прижал к себе, как будто царевич мог отобрать.
Ренэф не удержался и рассмеялся.
– Только мне сперва нацеди в кубок. Со всей этой суетой я едва пару глотков успел сделать. Половина нашего войска уже небось захмелела, а я трезв, как страж некрополей.
Нэбвен расхохотался.
– Видишь, мой добрый друг Тэшен, кувшин всё-таки придётся оставить. А то, глядишь, осерчает царевич от трезвости, да и решит устроить солдатам смотр прям посреди этой хмельной ночи.
Тэшен только головой покачал, наполнил кубок царевича и удалился в обнимку с кувшином, тихо притворив за собой дверь.
– Давай выпьем, Ренэф. За нашу победу… за этот город. Хороший день сегодня.
Помедлив, царевич поднял кубок.
– За нашу победу.
Вино, приправленное этими словами, отдавало горечью, но не хотелось портить вечер тяжёлыми воспоминаниями. В конце концов, даже Нэбвен так искренне радовался!
Отставив кубок, Ренэф снял хопеш с петли на поясе.
– Благодарю, что дал мне сегодня свой клинок.
– А как же иначе ты б салютовал войску, – Нэбвен усмехнулся в усы. – Безусловно, царевич, размахивающий руками с помоста, тоже весьма грозное зрелище. Но с хопешем оно правильнее и всем привычнее.
Ренэф чуть улыбнулся и склонил голову.
– Возвращаю его тебе.
– Не надо пока, – покачал головой старший рэмеи. – Оставь. Негоже тебе без оружия ходить, солдаты не поймут. Мне, сам видишь, ни к чему пока.
Царевич хотел поспорить, но удержал себя – придвинул к ложу Нэбвена плетёное кресло и сел, а хопеш бережно положил рядом с собой.
– Когда вернёмся в столицу, тебе новый выкуют, по твоей руке, с твоим серехом [13].
– Нет, – покачал головой Ренэф. – Я не возьму больше в руку хопеш с сине-золотой рукоятью. И доспех этот я сегодня надел в последний раз – только потому, что ты настоял.
– Так уж и в последний…
– Я не достоин
