сжигал моего друга вместе с доспехами. Я кривился от боли, беспомощно лежал с повреждённым ядром и без ноги, не в силах сотворить даже простейшее заклинание. Этот подонок прекрасно знал это и не спешил меня убивать, решив поиграть с нами подольше.
Взгляд наставника потяжелел, и он опустил голову, будто отчего-то пытался скрыться. Однако усилием воли мужчина не позволил это себе сделать и, резко подняв её, продолжил смотреть мне в глаза и рассказывать историю, которая сейчас снова прокручивались у него перед глазами:
— Выродок понимал, что ему всё равно не сбежать. Ему хотелось доставить нам как можно больше страданий. Чтобы я, тот, кто его, собственно, смертельно ранил, испытал ещё больше боли. Поэтому маг не спешил меня убивать, даже когда сам находился на последнем издыхании, — сжал подлокотники своего кресла Михаил Сергеевич с такой силой, что они аж затрещали. — Говорил, что снимет с меня скальпель, а потом напоследок будет измываться над моим трупом. Говорил, что так нам и надо, псам Империи. Чёртов выродок… — кипя от злости, мужчина на мгновение отвлёкся от своих воспоминаний и посмотрел на меня совершенно другим взглядом. — Прежде, чем стану рассказывать, молодой господин, вы точно уверены, что хотите это услышать?
— Вы всё-таки его убили? — ответил я вопросом на вопрос.
Возможно, он думал, что я испугаюсь его рассказа, ведь важны были не слова, а те интонации, с которыми наставник про это рассказывал, и они действительно пугали. Вот только я и сам пережил немало и, возможно, один из немногих в его окружении, кто мог если и не полностью понять его боль, но принять произошедшее без лишнего сочувствия и жалости. Последнего старому воину точно не требовалось.
— Да. Мне помогли. Мой друг… — на последней фразе Михаил Сергеевич резко оборвал свою речь и только спустя несколько секунд продолжил, но голос его был необычайно тих и отдавал едва уловимым хрипом, будто он задыхался от раздирающей его нутро боли. — Я не знаю, как он смог выжить. Его доспехи стали буквально единым целым с кожей. Ужасное зрелище. Ещё страшнее представить, какую боль ему пришлось терпеть. Но несмотря ни на что, он поднялся и набросился на мага. Повалил его на землю и удерживал до последнего. Он не кричал, лишь харкал кровью прямо в его лицо, чтобы хоть так задержать его и дать мне шанс… Я заколол мага этим ножом. Бил даже после того, как он умер…
Наставник поник, будто его только что пронзили раскалённым мечом. Молча опустил взгляд и не мог посмотреть мне в глаза. Будто пытался скрыть свою сиюминутную слабость. Я мог лишь молча посочувствовать.
На войне я постоянно видел подобное и даже пострашнее, чем описал Михаил Сергеевич. В какой-то момент это стало обыденностью в моей жизни. Настолько, что я стал циником, желающим достичь две цели: отомстить и закончить войну.
Были ли у меня мысли, как я буду жить после войны? Нет.
Я думал лишь как выжить и выполнить приказ. В таких условиях, хочешь не хочешь, а начнёшь проявлять цинизм во многих вещах. Будь то убийство врага или же смерть близкого тебе друга, с которым ты буквально пять минут назад весело смеялся над совершенно идиотской шуткой.
Несмотря на обстоятельства, я умудрялся заводить дружбу с сослуживцами. Даже если знал, что того, к кому я привязываюсь, уже через час может и не стать. Этих смертей было много.
Даже слишком…
Взять в пример одно из моих ярких воспоминаний.
Я помнил, как близкий мне друг, с которым я несколько лет воевал бок о бок, умирал у меня на руках. Как он протягивал мне в руки медальон, как просил передать его жене и говорил, что не хочет умирать. Как мне пришлось своими руками добить его, чтобы прервать адские мучения.
Сколько раз я через подобное прошёл? Сколько раз я говорил себе, что нельзя привязывался к сослуживцам? Десятки… Нет, сотни раз. И всегда, из-за контроля эмоций, я принимал их смерть как данность. Я мог только посочувствовать им. На этом мои эмоции заканчивались.
И с каждой такой смертью я чувствовал, что во мне всё меньше человеческого. Я чувствовал себя оружием, которым разили предателей нашей страны.
Если бы не мой командир, то даже не знаю, насколько глубоко упал бы в эту бездну, из которой невозможно выбраться. По сути, именно он вернул мне «то самое» неуловимое, что делает любого из нас человеком.
Надеюсь, с ним сейчас всё хорошо…
— Простите меня, молодой господин. Я, пожалуй, наговорил много лишнего… — похоже, моё лицо стало чересчур хмурым, раз наставник попытался начать оправдываться.
— Всё в порядке. Я просто задумался о том, в чём главная проблема человека, — тяжело вздохнул я.
— И в чём же? — заинтересовался Михаил Сергеевич. Ко всему прочему, он перестал выглядеть настолько постаревшим и разбитым. — В том, что он слишком любит насилие?
— Я не об этом. Главная проблема человека — он внезапно смертен, — невесело, совсем невесело улыбнулся я. — Как в принципе любого другого существа, способного осознавать себя как личность. Сами посудите — сейчас вы дышите, а через мгновение у вас может остановиться сердце. Или случится землетрясение, мы с вами окажемся под завалом и умрём без кислорода. Даже просто засыпая, мы можем не подозревать, что завтра уже не проснёмся. Мы знаем это, но не понимаем. Наш организм намеренно защищает разум от этой информации, иначе все мы с вами давным-давно сошли бы с ума от постоянной тревоги.
— Интересная мысль, — после небольшой паузы высказался мужчина. — Только не сочтите за грубость — я не понимаю, к чему вы это.
— Каждому из нас уготован свой срок. Поэтому я считаю, что нет смысла мучить себя терзаниями из-за ошибок прошлого. Прошлое не изменить. Будущее не предвидеть. Можно лишь жить настоящим. Жить счастливо. Особенно, если кто-то за это счастье отдал свою жизнь.
— Знаете… — я увидел, как у наставника слегка округлились глаза, и он из-за произнесенного ненадолго погрузился в собственные мысли. — Подобные слова явно не ожидаешь услышать от того, кому даже не стукнуло восемнадцати. Вы там случайно не успели стать мудрецом, пока я за вами не наблюдал? — неловко пошутил он и сам, судя по его виду, понял, что звучит как-то не очень.
Я не стал обращать на это внимания.
— Опыт измеряется не возрастом. Вы сами знаете, что я пережил. В тот день, когда чуть не погиб во взрыве, я многое переосмыслил в своей жизни. Возможно, вам стоит сделать то же самое. Даже если кажется, что в таком возрасте человека невозможно изменить, — сказал я, потянувшись рукой к подаренному ножу.
— Я постараюсь прислушаться к вашему совету, — ответил на это Михаил Сергеевич и добавил: — Забавно всё-таки получается. Ученик обучает наставника премудростям. Прямо номер для каламбура.
— Всем нам есть чему научиться у других. В этом нет ничего зазорного. К слову, разве этот нож не должен крепиться к «слону»? — обратил я внимание на деталь, которая привлекла моё внимание. — Точнее, к его креплению на одной из рук. Тимофей рассказывал, что это наше оружие последнего шанса, когда потеряна винтовка, израсходована вся мана и нет возможности вступить в нормальный ближний бой.
— Да, — не стал наставник делать акцент на том, как ловко я сменил тему разговора. Всё же нам обоим было неловко из-за этих мгновений откровенности. — Даже у раненого льва есть клыки. Если есть желание, его можно прикрепить к доспехам вместо обычного ножа. Правда, самостоятельно это сделать будет трудновато, там нужен либо оружейник, либо инженер, разбирающийся в конструкции. Поэтому к этому способу обращаются в последнюю очередь.
— В таком случае сделаю себе скрытый кармашек и спрячу его там, — улыбнулся я, спрятав нож в ножны, а затем в карман своих брюк. — Благодарю за подарок. Надеюсь, не придётся пользоваться им по назначению, и мне будет сопутствовать удача.
— Это вам спасибо, что выслушали, молодой господин. У меня будто груз с плеч упал, — улыбнулся Наставник мне в ответ.
На этой ноте я покинул его кабинет, после чего переоделся и сел в магокар. Поездка обещала быть длинной, не меньше месяца. Хотя в запасе у меня было около двух до начала первых вступительных экзаменов. Хорошо хоть о документах для поступления можно было не беспокоиться, так как Евгению уже давно
