Войс?
— Потому что приглашать на семейный праздник подругу вполне естественно, хоть она и не семья, а вот парня подруги, который, получается, лично мне вдвойне не семья, уже немного странно. Это во-первых. А во-вторых, там будет закадычный дружок моего брата, и вот он постоянно ко мне пытается подкатить. Ко всему прочему, он нравится моей матери, так что обойтись с ним жестко я не могу, ибо это означает поссориться сразу и с братом, и с мамой. Надеюсь, Владислав, ты там раскроешься во всей своей красе, может, этот говнюк хотя бы на контрасте с тобой поймет, что я в гробу видала такого парня, как он!
Войс прыснула.
— А что, он совсем никчемный? Интересный выбор друзей у твоего брата.
Стелла вздохнула.
— Ну, не то чтоб совсем, но… Объективно, в абсолютном понимании, Питер — так его зовут — неплох. В меру умен, в меру красив, в меру состоятелен… Но с моей точки зрения он — посредственность. И больше всего меня в нем бесит не то, что он посредственный, а то, что Питер ходит через пень-колоду на бокс и потому считает себя трындец каким крутым, а потому я должна быть счастлива упасть перед ним с раздвинутыми ногами! О, как меня порой тянет заманить его в дальнюю часть дома и отмудохать так, чтобы мама родная не узнала! Может, понял бы, что ни хрена он не крутой.
Она притормозила на светофоре, дождалась зеленого и пересекла перекресток, но сразу же сбавила ход.
— Блин… Вы видите?
Мы с Войс посмотрели в направлении ее взгляда.
В негустом человеческом потоке мой взгляд сразу выхватил нетипичную персону: так уж вышло, что за тысячу с гаком лет я видел множество священников и множество людей в бинтах и гипсе, но не припоминаю, чтобы мне хоть раз довелось встретить человека, совмещающего эти признаки. Да, по тротуару идет, чуть хромая, священник пластырем на голове и лице и с рукой в гипсе.
— Хм… Священник в гипсе… Признаться, еще ни разу в жизни такого не видал.
— Ты его лицо видишь? — спросила Стелла. — Его же явно побили.
— Хм… Похоже на то.
— Как же низко нужно пасть, чтобы бить священника⁈ Я-то сама неверующая, но избивать того, кому религия запрещает защищаться — это просто самое распоследнее дело!
Видал я, на самом деле, множество священнослужителей, и были среди них очень разные люди. Однако что я не могу не отметить насчет христианских священников за последние лет двести — так это то, что в большинство своем это люди довольно кроткие. Даже те, которые ни хрена не верят в то, что сами проповедуют, и после службы идут в ближайший кабак пропустить пару стаканчиков вопреки заветам Иисуса — и те, зачастую, люди безобидные. Да, я встречал и православного священника-каратиста, и протестанта-боксера, и католического с пулеметом — но все они исключения, подтверждающие правило.
— Да уж, подленько, — вздохнул я.
— Слушай, Владислав, а давай узнаем, кто его так, и накажем? — предложила Стелла.
— Хм… Ну давай.
Тут встрепенулась Войс:
— Ребята, а вам не кажется, что так неправильно? Есть же полиция, и…
— Полиция есть — а особого наказания за избиение священников — нет, — отрезала Стелла. — И вообще, Войс, уж ты-то, как член группировки Зеродиса, лучше бы вспомнила, какими методами твоя группа добивается справедливости, и помолчала!
Она припарковалась у обочины, мы вышли и быстро нагнали прихрамывающего священника.
— Здравствуйте, святой отец, — негромко сказала Стелла.
Тот обернулся, и на коротком расстоянии стало лучше видно, что у него пластырем заклеено серьезное рассечение скулы.
— Благослови вас господь, дети мои. Чем я могу вам помочь?
— Это мы вам хотим помочь. Скажите, кто это вас так отделал — и мы его или их как следует накажем.
Он несколько секунд хлопал глазами, а затем улыбнулся:
— Господь с вами, дети мои, да никто. Я просто с биде упал.
— С такими-то последствиями⁈ — удивилась Стелла.
— Ну как видите. Это меня господь наказал за то, что чаркой злоупотребил. И руку сломал, и головой приложился — а все оттого, что алкоголь застлал мой взор и чувства притупил.
Мы пожелали ему поправляться, попрощались и пошли обратно к машине.
Отойдя на приличное расстояние, я шепотом спросил у Стеллы:
— А что такое «биде»?
— Понятия не имею, — тихо ответила Стелла, — я последний раз в церкви была пятнадцать лет назад.
Отойдя на приличное расстояние, я шепотом спросил у Стеллы:
— А что такое «биде»?
— Понятия не имею, — тихо ответила Стелла, — я последний раз в церкви была пятнадцать лет назад.
Мы сели обратно в машину и поехали.
Дорогу скоротали разговорами и том о сем, рассказами о разных забавных случаях из жизни, своей или чужой. Закономерно, что у каждого рассказы были с уклоном в «личную специфику», потому над рассказом Войс о ее хакерских переделках смеялась только Стелла, я просто ничего не понял.
Потом Стелла поведала нам, как можно провозить через границу разные запрещенные бумаги.
— Средство проще некуда: берется порножурнал для геев, бумаги кладутся между страницами — и вуаля. Его никто не будет смотреть, а напряжение человека, везущего контрабанду, спишут на стыдливость.
— Почему обязательно для геев? — не врубилась Войс.
— Потому что журнал с голыми девочками таможенник обязательно тщательно пролистает. Для него получается совмещение работы с приятным, и есть железное оправдание — «досматриваю вещи». Работа у него такая, какие претензии? А если журнал с геями — нормальному мужику мало того что смотреть противно, так еще и коллеги будут подшучивать, дескать, а вы знаете, что Джона на днях видели с гейским журналом?
— Хм… Забавный способ, буду иметь в виду, — сказала Войс.
Стелла захихикала:
— Только это еще не самое веселое. Один приятель брата таким образом возил за границу незадекларированные деньги. И вот однажды его взяли, потому что таможенник попался голубой.
— И он тщательно просмотрел журнал с мальчиками⁈ — заржала Войс.
— Именно! Воистину, нет в этом мире иной гарантии, кроме той, что однажды ты умрешь, ха-ха! Хотя Владислав бы с этим мог поспорить. Владислав, а ты, наверное, знаешь куда более забавные способы провоза контрабанды?
Я, вольготно развалившись на заднем сидении, зевнул.
— Я знаю только
