поудобнее на кровати. — Так по какой причине ты выбрала эту дорогу, а не что-то иное?
Этот вопрос я задал не просто так. Чем больше я общался со своей возлюбленной, тем больше в моей голове рождались противоречивые чувства. Я почувствовал, что стал забывать о первопричине, из-за которой я поклялся отомстить. Будто она становилась не такой уж и важной.
Мне всё меньше хотелось возвращаться на поле боя, где меня не ждало ничего, кроме смерти врагов и товарищей. Мне хотелось проводить как можно больше времени с девушкой, ведь только на больничной койке я мог, пусть даже призрачно, но ощутить уют. Позволить себе побыть немного счастливым человеком.
— По той же, что и ты, — она коротко рассмеялась в ответ. — Потому что чувствую, что должна и могу это сделать. И вставай давай, тебе нужно бинты сменить.
— Разве тобой тоже движет месть? — спросил я, садясь на кушетку и смотря девушке в глаза. — Пусть мы оба сироты войны, но наши пути отличаются. Ты лечишь, а я калечу. Мы разные.
— У нас один путь, но каждый ведёт свою войну, — моя возлюбленная стала аккуратно снимать с меня окровавленные бинты. Часть из них прилипла к коже и к ранам, и это было неприятно, но я ничем не выдавал это неудобство. — Ты пытаешься покончить с войной. Я же стараюсь сохранить людям жизни, особенно нашим солдатам, чтобы они могли вернуться и сражаться дальше. Ты и я ненавидим альянс, и мы мечтаем увидеть день, когда войне наступит конец. Не такая уж между нами большая разница — просто ты уменьшаешь количество противников, а я стараюсь как можно быстрее вернуть в наши ряды опытных воинов.
Некоторое время я молчал, обдумывая сказанное. Она была права. Между нами не было никакой разницы. Однако для меня вопрос по-прежнему оставался открытым. И задавал его я не столько своей возлюбленной, сколько самому себе.
— И всё же, почему мы рискуем своей жизнью, ради блага других? Почему готовы жертвовать собственным счастьем, ради других? — спросил я, пытаясь разобраться в собственных мыслях. — Ты задумывалась когда-нибудь об этом?
— Уж поверь, не раз и не два, когда спасала людей из-под обстрела артиллерийскими заклинаниями, — улыбнулась она и стала наматывать на меня новые бинты. — Просто я не хочу, чтобы кто-то пережил то же самое, что и я. Если ценой этому будет моя жизнь, то так тому и быть. Это желание, исходящее от сердца, которое делает меня счастливой.
— Делает счастливой? — я не стал скрывать своего удивления.
Разве можно на войне чувствовать себя счастливым? Это точно не то место для такого чувства, если ты, конечно, не маньяк.
— Мне приятно видеть благодарность в глазах людей, — заботливым голосом ответила она. — На душе становится тепло, когда видишь, как к только что к спасённому тобой солдату бежит его жена и маленький сын, крепко сжимают в объятиях. В такие моменты я понимаю, что делаю всё это не зря.
— Вот оно что… — задумался я, поняв, в чём была моя проблема.
Я столько времени сражался на войне, но даже не приблизился к победе. Не видя результатов своих трудов, меня стали посещать мысли — а ради чего я всё это делаю? Однако моя возлюбленная в тот момент напомнила мне причину, ради которой я должен сражаться и рисковать собой, если могу спасти людей.
— Спасибо. Ты помогла привести мысли в порядок, — сказал я и искренне улыбнулся ей, на что получил лишь кокетливый взгляд в свою сторону.
Сразу после этого воспоминание развеялось, и я стал постепенно приходить в сознание. Поморгав пару раз и оглядевшись, я с иронией заметил, что нахожусь на больничной койке какой-то больницы, в одиночной палате.
Должно быть, меня доставили в столицу. Раз так, то со Снежаной должно быть всё в порядке, и с остальными студентами тоже. По крайней мере, я надеюсь, что тем, кто пришёл нам на помощь, удалось найти всех до того, как стало слишком поздно. Правда, сколько времени я так провалялся без сознания — хороший вопрос.
Я сел на кровати и погрузился в медитацию, быстро оценив своё состояние. Истощение маной мне больше не грозило, тем более, что это могло привести вообще к деградации моего развития, а то и вовсе разрушению одного из кругов маны. Но мне повезло и, что интересно, у меня к этому моменту уже где-то наполовину сформировался следующий круг маны.
При должном усердии, думаю, я и впрямь смогу до своего девятнадцатилетия прорваться на четвёртый круг маны. Впрочем, возможно, спешка не приведёт ни к чему хорошему, если вдруг мой организм не будет готов принять такую силу. Тут уже следовало действовать от обстоятельств и внимательно следить за реакциями собственного организма. Во всём нужен баланс.
Ладно, оставлю решение этого вопроса на будущее. Сейчас нужно подготовиться к тому, что мне будут задавать неудобные вопросы от Службы имперской безопасности. Да, следов я не оставил (по крайней мере, постарался сделать так, чтобы ничто на меня не указывало — даже от одежды, которую накинул на себя, избавился), но не стоит забывать, что меня со Снежаной не было в группе и что я взял одного противника в плен.
Надо, пожалуй, связаться с Анной, чтобы помогла уладить этот вопрос…
— Княжич, я смотрю, вы наконец очнулись, — услышал я знакомый голос, который прервал мои размышления. Подняв голову в сторону входа, я увидел Оксану Андреевну — маму Снежаны. — Как ваше самочувствие?
— Оксана Андреевна? Немного неожиданно вас здесь видеть, — улыбнулся я целительнице. — Благодарю за беспокойство. Я в порядке. Разве что немного голоден, но думаю, это проблема решаемая.
— Оно и неудивительно. Вы больше суток пролежали без сознания, — от услышанного у меня немного приподнялись брови. Похоже, я всё же переусердствовал.
— Будет мне уроком, значит, — пожав плечами, сказал я и посмотрел Оксане Андреевне в глаза. В данный момент меня интересовало только одно. — Со Снежаной всё хорошо?
— Благодаря вашим стараниям, я успела её спасти. Даже её каналы маны почти не пострадали, а значит, и времени на восстановления у моей дочери уйдёт не так много, — женщина без стеснения глубоко поклонилась мне. — Я перед вами в большом долгу, как и мой род. Всё же вы спасли наследницу рода.
— Нет нужды кланяться мне. Тем более
