самому, чем кого-то заставить. При этом Герман где-то глубоко в душе понимал — нормальный руководитель с этими сложностями справляется спокойно, это только он видит непреодолимые проблемы там, где их нет, но ничего поделать с собой не мог. В результате от управляющих должностей он стал отбрыкиваться всеми силами, и был вполне доволен. Вот только сейчас без этого было никак не обойтись. Ну, или скидывать всю эту работу на Тиану, которая и сама явно не очень представляет, что с этим делать.
Первую партию вылеченных от симбионтов десантников Герман взялся строить, можно сказать, машинально. Видно же было, что истерика может вылиться во что-то нехорошее, вот и пришлось сразу занимать чем-то бедолаг, чтобы выбить из головы дурные мысли. Не вырубать же их нейродеструктором, иначе зачем тогда вообще в себя приводили и спасали? Он ещё думал потом, а так ли уж нужна помощь солдат в деле, которое им предстоит? «Я таких инфантильных и не видел никогда! — размышлял Лежнев. — Это же дети! Ещё и зашуганные — вон с какой готовностью подчиняются! И чем нам такие помогут?» Хотел даже поговорить с Тианой, предложить хотя бы не лишать симбионтов остальных. Вот что делать с кучей взрослых подростков, у которых вдруг началось буйство гормонов? Пионерлагерь им организовывать и воспитание по системе Макаренко? Ну, можно, наверное, только толк-то от этого какой?
Тиану он непременно убедил бы, вот только не успел — его отвлекли учёные. Ещё один фактор раздражения. Когда Кусто сказал про образцы, у Германа перед глазами вся жизнь пронеслась. Сначала к угрозе от непонятной плесени он отнёсся довольно наплевательски, возможно, действительно из-за недосыпа. Однако глядя, как серьёзно к этому относится Тиана, да и Кусто тоже, он и сам невольно проникся их опасениями. В самом деле ведь, мог и сам заразиться. И тут вдруг оказывается, что есть какие-то образцы. Ничего удивительного, что Герман помчался выяснять, что за образцы такие, бросив всё и забыв обо всём, и только молясь, чтобы эти яйцеголовые чего не учудили на Кусто.
Ввалившись в помещение, выделенное для спасённых с научно-исследовательского корабля, Герман себя почувствовал немного глупо. Ну а что, у него волосы дыбом, на лице ужас, а умники совершенно спокойны и смотрят недоумённо — дескать, что с тобой, болезный?
— Рассказывайте! — велел Лежнев.
— Что рассказывать? Я попросил у вашего неправильного ликса прислать кого-нибудь, кто может решить, где размещать пробы веществ, выделяемых плесенью.
— Да нахрен вы их с собой притащили-то? Мало вам было один корабль угробить, так ещё и нас с Кусто заразить хотите⁈ — психанул Лежнев.
— Что за постыдное проявление эмоций⁈ — презрительно скривил губы Ивар. — Это не сама плесень, а её производные! Здесь совершенно нечего опасаться! А тебе, дикарь, следует следить за своим поведением! Ты всё-таки сейчас находишься в приличном обществе, а не среди каких-то десантников, не забывай об этом.
— Да плевать мне, среди кого я нахожусь, — буркнул Герман. — В моём обществе придурки, которые искусственно регулируют собственное настроение с помощью посторонних средств называются наркоманами и уважения не вызывают.
— Но это же совершенно разные вещи! Симбионт, это…
— Да плевать мне, знаю я, что такое симбионт, — прервал мужчину Лежнев. — Давайте, показывайте уже ваши драгоценные образцы. Я их выкину нахрен.
— Исключено! — тут же взвился, будто на защиту собственного ребёнка Ивар. — Это ценнейший материал! Даже в своём нынешнем виде он может быть использован не только в медицине, но и во множестве других сфер, а уж после того, как все побочные эффекты будут изучены, и мы научимся синтезировать его искусственно, его ценность возрастёт многократно!
— Угу. То есть вы толком не знаете, что эта хрень делает, но уже довольны, как деревенский дурачок, заполучивший пачку дрожжей и разглядывающий соседский сортир, — это Герман за побочные эффекты зацепился.
— Я не знаю, что такое сортир, но предполагаю, что ты нас оскорбил. Это неприемлемо! — снова начал заводиться Ивар, но резко себя прервал. — Мы знаем, что они делают. Например, многократно увеличивают силу, укрепляют связки и кости, увеличивают скорость прохождения нервных импульсов. Эффект, к сожалению, временный. Зато, с большой долей вероятности, все негативные эффекты от использования легко могут быть сняты в медицинской капсуле. — Ивар прервался на секунду, подошёл поближе к Лежневу и заговорщицки продолжил:
— Нам ведь с большой вероятностью предстоят какие-то боевые действия. Ты мог бы испытать эти вещества на десантниках…
— Так, где эти ваши образы? — прервал умника Лежнев. Пожалуй, он никогда ещё не был так близок к тому, чтобы превратить лицо несопротивляющегося человека в кровавую кашу. Сдерживался изо всех сил, ещё и старался, чтобы собеседник не заподозрил, что он в дикой ярости.
— Зачем тебе? Я не позволю их вышвырнуть! Это ценнейшее…
— Где. Образцы. Кусто?
— Они их в кладовке прячут, — тут же сдал учёных тихоход.
В кладовку прорываться пришлось чуть ли не с боем. Не то чтобы яйцеголовые лезли драться, но сопротивляться пытались — закрывали своими телами дорогу и вопрошали, что Герман собирается делать. Лежнев шёл через них, как ледокол через льды, и на все вопросы молчал и корчил злобную рожу. «Образцов» оказалось на удивление много. «Как они только протащили это всё?» — изумился парень, разглядывая огромную кучу прозрачных пакетов с разноцветными порошками. Выглядело всё это как мечта наркомана, разве что каждый пакетик был аккуратно подписан, и даже краткое описание свойств образца присутствовало. Как и дозировка. Выходило так, что обширять этим богатством можно целую армию.
Выбрасывать образцы Лежнев так и не решился. Всё-таки купил его Ивар обещанием усиления и ускорения реакции. «Но экспериментировать ни на ком не стану, — пообещал себе Герман. — Оставлю на крайний случай. На самый крайний, если выхода другого не будет». Так что пакетики с разноцветными порошками, несмотря на встревоженные и возмущённые вопли учёных перекочевали в его каюту.
Парень был уверен, что после такого наглого и беспардонного грабежа яйцеголовые ограничат с ним общение. Ошибся. И всё благодаря Кусто. Некоторые из работников умственного труда крайне заинтересовались странной и необычной системой верований. Самого Кусто расспрашивать они посчитали ниже своего достоинства, а вот Германа осторожно спрашивали, что за Бог — Император такой, и где находится эта империя. Особенно всех заинтересовал загадочный варп и всякие демоны. Кажется, они всю эту историю восприняли за чистую монету, и теперь здорово опасались, что и до них вся эта бесконечная бойня дойдёт. Герман разубеждать интересующихся не стал, наоборот, очень подробно рассказывал всё, что знал — решил, что местным не помешает чего-нибудь по-настоящему бояться. Может, тогда перестанут устраивать такую дичь. Жалко ведь цивилизацию, столько достижений, и при этом совершенно очевидно, что деградируют огромными темпами. «Плохо жить без внешней угрозы, — думал Герман. — Мозги у целого народа заплывают жиром».
В ожидании неумолимо приближающихся проблем со столичными жителями, Герман взялся приводить в чувства десантников. С одной стороны, дело вроде бы шло неплохо: истерик больше не было, солдаты послушно выполняли всё, что от них требовал Герман, слушали его импровизированные, доморощенные лекции о том, как справляться с эмоциями. По поводу их цели тоже ни у кого споров не возникало — все понимали, что ситуацию в пострадавшей системе нужно как-то исправлять. Зла своим соотечественникам никто из солдат не желал. Лежнева как раз и пугала эта послушность и внушаемость. «Вот прилетим мы в столицу, им прикажут взять нас под стражу, они и возьмут», — печально рассуждал парень.
В общем, ничего хорошего от визита в столицу Лежнев не ждал. Готовился изо всех сил, пытался тренировать десантников и тренировался сам под руководством Ирса — единственного более-менее адекватного товарища. И всё равно неприятностей ждал с ужасом. Поэтому, в первый момент, когда Тиана вышла из слияния и перепуганным голосом сообщила, что в системе случилась какая-то катастрофа, первое, что почувствовал Лежнев, было облегчение. Значит, организованного сопротивления не будет, и это просто чудесная новость! И только потом парень заинтересовался, а что, собственно, происходит.
— У меня плохие предчувствия, — разнёсся по связи голос Иваара, — И я очень надеюсь, что они меня обманули.
— Рассказывай, — потребовал Герман. — Нет, подожди, мы сейчас подойдём.
По дороге Тиана пересказывала то, что успела рассмотреть, пока была в слиянии.
— У меня тоже плохие предчувствия, — подытожил Лежнев, дослушав рассказ. — Скажи, не могло так случиться,
