— Ничего, переживешь. Ты что же, говнюк, думаешь, что я не знаю, что в тот день, когда я битый час вот на этом самом месте талдычил тебе про твой гражданский долг, ты видел Зарембу и ничего мне не сообщил?! Так что не ной теперь. Ты должен каждое мое слово слушать и вникать! Вникать и слушать! А то до самой старости так и будешь не пойми чем. — Соловей постучал по столу карандашом, затем, взглянув на навострившего уши и глядящего ему в глаза Цезаря, добавил: — А пока я вижу, что твой пес поумнее тебя будет. Он хотя бы слушает, а ты нос воротишь. Я тебе уже говорил, что ты живешь как дерьмо в проруби?
— Говорили.
— Говорил… и что? Ты работу нашел?
— От работы кони дохнут.
— Понятно, тунеядцем быть легче. Наверняка твои родители мечтали, что из тебя выйдет хоть какой-то толк. Только вот получилось как всегда — толк вышел, а бестолочь осталась. Не понимаю! — Капитан удивленно развел в стороны руки и закатил глаза к потолку. — Должны же в жизни быть какие-то стремления, какие-то принципы. Даже медуза и та трепыхается в воде с какой-то целью, а ты только воздух портишь да харчи на дерьмо переводишь!
Нравоучения Соловья начали Егору надоедать, и он решился дать отпор:
— А они у меня есть! Есть у меня стремления! И принципы есть!
— Да ладно?! Как интересно. Может, поделишься?
— Пожалуйста! Я из своих жизненных принципов тайны не делаю. Главное — это не делать из жизни трагедию. Знаете, как говорят: «Горевали на поминках, так порвали три баяна». Так вот, это про меня, это и есть мой главный принцип. Не нужно брать ничего тяжелого ни в голову, ни в руки, и тогда жизнь твоя будет остальным на зависть. А жизнь у меня одна, потому я ее люблю и не перегружаю.
— Понятно, — вздохнул Соловей. — Ничего оригинального. Я же говорю, тунеядец. — Он порылся в сейфе, затем заглянул в стол и вытащил толстую красную книгу. — Есть у меня к тебе одно дело… — Соловей задумчиво взвесил книгу на ладони и продолжил: — Но время пока терпит. С делами можно и подождать, а вот мозги тебе вправить никогда не поздно. Я вот, к примеру, в отличие от тебя, в армии служил. И до сих пор помню своего ротного. Офицер был — от бога! Он никогда на нас не кричал и упаси, чтобы хоть раз тронул пальцем. Никогда! И на гауптвахту нас никогда не сажал. Но с разгильдяями боролся очень интересным способом. Бывало, попадешься с какой-нибудь дурью — мозгов-то у нас тогда было не больше, чем у тебя сейчас, — так он вызовет в канцелярию, поставит по стойке «смирно» перед столом и устав в руки. Читай вслух! А сам своими делами занимается. Стоишь эдак, мудак мудаком, час, другой, третий, бубнишь страницу за страницей, а он будто и не замечает тебя. Так уже другой раз подумаешь: да лучше бы он на меня наорал! Лучше бы между ушей треснул, да я уже забыл! Чем вот так этот дурацкий устав изучать. Закончил внутренней службы, вот тебе караульный, а еще дисциплинарный на столе лежит. Так ты знаешь, очень хорошо мозги промывает. Десять раз потом подумаешь, прежде чем опять какую-нибудь чушь спороть. Вот так-то. В армию тебе обязательно сходить надо было, может, и не стоял бы тогда сейчас передо мной, поумнее был бы. Так вот я к чему клоню-то!.. Вот тебе уголовный кодекс. Садись-ка ты, дружок, и почитай. А потом мы вместе его обсудим. И только уж потом о делах поговорить можно будет, с тобой уже просветленным и поумневшим.
Ошарашенный Егор уставился на алую книжку с золотым двуглавым орлом на обложке. Таких толстых томов он даже в руках никогда не держал. А тут возьми да прочитай!
Егор скорчил жалкую физиономию и взмолился:
— Товарищ капитан, а может, вы мне тоже того… просто между ушей дадите да я пойду?
— Читай! Книга нудная, но тебе в самый раз. И запомни! Как прочтешь, проверю, что ты понял. Не понравится, будешь читать сначала. Мне спешить некуда.
Соловей растянул рот в садистской ухмылке и довольно потянулся на стуле. Затем, демонстративно не замечая Егора, он принялся перекладывать стопу дел на рабочем столе. Цезарь обрадовался тому, что его никуда не тащат и не гонят, а в кабинете сухо и прохладно, развалился у Егора под стулом, почувствовал под носом ароматный хозяйский носок и сочно захрапел. А Егору ничего не оставалось делать, кроме как раскрыть кодекс и начать читать. Было желание просто подремать над книгой, делая вид, что изучаешь, но угроза капитана о проверке прочитанного не давала расслабиться.
— Вслух читать?
— Нет. По стойке «смирно» я тебя тоже ставить не буду. Читай молча и спрашивай, если чего не понимаешь.
— А я уже не понимаю. Почему, к примеру, у этого сокола две головы? — Егор ткнул пальцем в орла на обложке. — Он что, вертел головой, когда фотографировали? Или третьего ищут?
— Да я тебя!.. — Соловей покраснел, но быстро взял себя в руки и закончил: — Тоже мне, патриот! Читай. — Затем он встал из-за стола, закрыл сейф на ключ, убрал с глаз все бумаги, повертел головой, проверяя, не осталось ли чего лишнего, и произнес: — Я отлучусь по делам, а ты изучай.
Капитан еще раз осмотрелся и вышел из кабинета. Егор проводил его удивленным взглядом и раскрыл книгу.
— «Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса…» — забубнил он и сразу почувствовал, как слипаются глаза.
А тут, как назло, из-под стула, приняв его чтение за колыбельную песню, добавив на октаву выше, захрапел Цезарь.
Егор тяжело вздохнул и забормотал дальше, водя пальцем по странице:
— «Настоящий Кодекс основывается на Конституции…» Блин, какой мрак!
Соловей периодически заходил в кабинет, брал какой-нибудь документ и исчезал, не обращая на Егора ни малейшего внимания. Так прошел час, затем другой. Вдруг под стулом заерзал Цезарь и, высунув сонную морду, уставился на хозяина.
— Понимаю, — простонал Егор. — Тебе выгуляться пора. Потерпи. Сейчас наш мучитель вернется, я у него отпрошусь на улицу выйти. — Затем со злостью добавил: — Ничего, придет и наша улица на ваш праздник!
Как в воду глядел.
Он перевернул следующую страницу кодекса и зевнул.
— «Основанием уголовной ответственности является совершение деяния…» Господи, кому это интересно?
Егор отбросил кодекс на стол и вздохнул: как начался день, так и заканчивается. Вот и не верь после этого во всякие линии судьбы и прочие предзнаменования. Сегодня все над ним издеваются.
Вдруг в нос Егору ударила мощная волна жуткой вони. Он удивленно огляделся и схватился за сердце. Примостившись между шкафом и сейфом, выпучив глаза, Цезарь сосредоточенно накладывал кучу.
— Ты что наделал? — прошептал Егор, едва справившись с заклинившим дыханием. — Он же нас обоих убьет. — От вони резало глаза, и, помахав, разгоняя воздух, перед носом ладонью, он добавил: — Ну ты, брат, силен. Только что теперь делать?
