а вот самими палисадами, которые во многих местах были разнесены пушками в щепки, никто не занимался. Дыра на дыре. Спрашивать что-либо с сержанта было глупо, поэтому он лишь сказал зло:
– Сержант, найди своего полковника и скажи, чтобы немедля нашёл меня, слышишь? Немедля.
Сам же поехал на юг, к забору. А вот там дело шло чуть получше, там и солдат работало не менее сотни, и сам Циммер за ними приглядывал. Это в глазах командира было для капитана, безусловно плюсом; то, как он держал свой участок во время штурма, конечно генералу нравиться не могло, но то, что ответственно относился к работам, это генералу нравилось. Но лишь это. Циммер не мог выглядеть так уверенно, как выглядел, например, Нейман, не мог, подобно ему, увлечь за собой людей. А уж так залихватски и браво вести себя, как вёл капитан Вилли, он и во сне не смог бы. Тому и знамени не нужно было, он сам, в своей яркой одежде, в шляпе и на коне, был как знамя.
А у этого шея была замотана грязной тряпкой, лицо красное от мороза, всё тот же чуть мятый шлем всё так же сидел на нём немного криво.
– Вы ранены? – спросил Волков у капитана, вид которого был далёк от идеала.
– Что? Я? Нет, я не ранен, – молодой офицер даже не понял, что генерал имел в виду.
– А что у вас с горлом?
– А, это, – Циммер потрогал своё горло. – Кажется, я немного заболел… Горло… Это от холодной воды.
«У него заболело горло – как ребёнок, ей Богу!». Но ничего подобного говорить вслух генерал Циммеру не стал, заговорил про дело:
– Ставьте больше кольев. У вас еретики перелезали через ров, потому что кольев было мало.
– Я бы рад, но у меня не осталось дерева, – отвечал капитан. – Совсем не осталось. Я уже хотел просить у полковника Рене, когда он проснётся.
– Дерева нет? – переспросил генерал, оглядывая окрестности, которые ещё недавно зарастали хоть и чахлым, но лесочком.
– Да, господин генерал, нету.
– Верно, спросите у Рене, он заготавливал лес для палисадов, у него должен быть.
На участке Брюнхвальда работы велись, как и положено, людей было предостаточно, офицер при солдатах был, и те, хоть и без особого рвения, ковыряли заступами и лопатами мёрзлую землю.
Тут его и отыскал Рене, по виду бодр, но Волков знал, что он только что проснулся.
– Вы искали меня, генерал?
– Почему у вас так медленно ведутся работы, вы выделили для углубления рва всего тридцать человек. Палисады не восстанавливаете. Вы чего ждёте, дорогой мой родственник?
– Это всё из-за нехватки инструментов, – стал объясняться Рене, – а палисады не ставлю новые, так как у меня нет леса.
– У вас нет леса?
– Ни единого бревна. Всё, что было, мы уже поставили, тонкий лес разобрали на колья. И взять его негде; не иначе, придётся идти на север, к северным лескам, но там еретики, придётся с ними схватиться.
Генерал решил обедать, пока офицеры проснутся и соберутся у него. И когда Роха, Брюнхвальд, Рене и Дорфус пришли, то они рассказали, что не только не хватает леса для укреплений, также не хватает дров для обогрева и готовки пищи. Уж больно лютый холод стоял на улице, и фашины, которые солдаты собрали во рвах, быстро сгорали в небольших кострах.
Конечно, никакой речи о том, чтобы выйти из лагеря и нарубить дерева, не шло. Много нарубить бы всё равно не удалось.
– И что будем делать? – спрашивал Рене. – А то вдруг завтра будет новый штурм.
«Завтра». Генерал очень надеется на то, что ван дер Пильс не соберётся для нового штурма за один день. Но этот знаменитый еретик торопится и поэтому, даже несмотря на то, что спешка не даст как следует подготовиться к новой атаке, он может начать штурм уже следующим утром. Все офицеры ждут, что он им скажет. И он говорит:
– Зпретите солдатам беспечно жечь дрова и хворост. Нужно их беречь. Пусть корпоралы за этом проследят. Сержантам накажите следить за смутьянами и горлопанами, такие сейчас появятся в избытке. И тех, кто будет говорить, что ему холодно, гоните на работы в ров, заступ в руки, и пусть греется.
– А насчёт дров? – не унимался Рене.
Волков взглянул на него холодно и так же холодно сказал:
– Полковник Рене, возьмёте три сотни своих людей и пойдёте в село, разбирайте заборы, разбирайте хлева и амбары, но леса на колья и палисады раздобудьте.
– Отличная идея, – поддержал генерала полковник Брюнхвальд.
– Разбирать хлева? – было видно, что эта затея Рене не пришлась по душе. – Но мужичьё возмутится.
– Мужикам скажите, что то мой приказ и что ослушаться вы не можете, а ещё скажите, что пусть составят счета за всё, я подпишу, и с этими счетами пусть посылают депутатов к герцогу Ребенрее. А там уже как Бог положит.
Казалось бы, всё было ясно, но Рене сидел и глядел на барона, и это так того разозлило, что он сказал полковнику раздражённо:
– Ступайте, ступайте, дорогой мой родственник, времени на раздумья у нас нет, вы же сами минуту назад спрашивали, что будем делать, если враг завтра пойдёт на новый приступ. И вы, господа, идите к своим людям и не давайте им бездельничать. Ибо в безделии родятся плохие мысли в головах и тревога в слабых душах.
Рене встал первый, а за ним уже поднялись и остальные офицеры.
Конечно же, не прошло и часа, как к нему стал проситься староста Гернсхайма. Волков так не хотел видеть этого нытика у себя в шатре, что вышел сам к нему на холод. И, конечно, ничего нового от него барон не услышал: заборы разбирают на доски и колья, из хлевов выводят скот, а куда его прикажете девать, не в дом же? Амбары тоже разбирают, ещё и съестное воруют проклятые солдаты… Генерал долго слушать его не стал и лишь повторил ему то, что говорил Рене: составьте счёт, я подпишу, депутатов к герцогу. На том и закончил.
После, немного отдохнув, он снова вышел на холод; уже начинало смеркаться, и Волков хотел посмотреть, как идут дела. Ну а дела, конечно, пошли получше. В лагере уже не было тихо, не висело в морозном воздухе вместе с дымом ощущение усталости и безнадёги, так случалось всегда, когда люди безделье меняли на обдуманную деятельность.
А ещё его порадовало то, что происходило с артиллерией еретиков. Он, въехав на холм, заметил, что из всех орудий в
