– А кто вам сказал, что они беззащитные? – удивился Манн. – Их стоянки охраняют своры дейнонихусов. Ящеров луками и стрелами не возьмешь, а у моих людей нет карабинов.
С белыми обезьянами поселенцам пока что иметь дело не доводилось. Собственно, они их ни разу не видели, пользовались только слухами, исходившими от амазонок и трапперов. Амазонки плевались, упоминая этих странных животных, трапперы хитренько посмеивались в отросшие бороды. Фридрих Манн оказался первым человеком, который сказал им что-то конкретное о жизни загадочных существ.
– Раньше я с Кабаном на них охотился, – объяснил свои затруднения гость. – Самцы – мне, самки – ему. Но Марка вы отправили на тот свет, оставив меня без надежной опоры в этом краю.
– А почему такой странный дележ? – насторожился Шнобель.
– Ввоз самок на остров категорически запрещен, – поморщился Манн. – Не хватало нам еще полукровок. А самцов мы используем как тягловую силу на полях и рудниках.
– А детенышей куда?
– На детенышей запрет не распространяется. Есть на них охотники даже среди старейшин. Как только самочки входят в возраст их убивают, а самцов отправляют на работы.
– Сволочи вы, однако, – ласково улыбнулся гостю Шнобель.
– А вы член общества защиты животных? – не остался в долгу Фридрих. – Или я имею дело с ангелами?
– Не лезь в чужой монастырь со своим уставом, – посоветовал Соломону Мансур. – Какое нам дело, как они живут и чем занимаются. Речь об оплате.
Гость снял с плеча мешок и извлек из него глиняный сосуд, заткнутый деревянной пробкой.
– Для пробы, – сказал он с добродушной усмешкой.
Вино пробовали по очереди: начал Базиль, закончил Мансур. Вердикт вынес Шнобель, подняв большой палец вверх. Товарищи с ним согласились. Соломон заикнулся было о четвертом бочонке, но Манн только руками развел:
– Это все, чем я на данный момент располагаю. Могу предложить мешок чая.
– С сахаром, – зачем-то добавил Шнобель, даже не надеясь на отзывчивость.
– Два литра отсыплю, но не более того, – насупился Фридрих. – Но тогда шкуры, убитых вами дейнонихусов – мои.
– Тогда три литра сахара и два мешка чаю, а обдирать ящеров будешь сам, – поставил точку в претензиях Снайпер.
– Согласен, – махнул рукой прижимистый наниматель.
Лавальер без труда набрал среди своих людей двадцать добровольцев. Были среди них и бывалые трапперы, исходившие гинкговый лес вдоль и поперек. Среди новичков выделялся силой и сообразительностью рослый бородатый человек по прозвищу Судак. Имени своего он не назвал новым товарищам, да, по правде сказать, его никто и не спрашивал. А прозвище он получил за глаза, красные как у вытащенной на берег рыбы. Судак хорошо знал местность, а потому, переговорив предварительно с Фридрихом Манном, вызвался быть проводником для общинников.
– Знаю, я эту протоку, – сказал он Снайперу. – До нее километров тридцать от форта.
У Базиля под рукой была всего одна пирога, а обращаться за помощью к полеводам ему не хотелось. Поэтому решили добираться до протоки своим ходом. Шнобель выразил по этому поводу недовольство, но Базиль в ответ плечами пожал:
– Лень ноги бить – не ходи. Охотников и без тебя хватает.
К сожалению, Соломона в очередной раз подвело любопытство – уж очень ему хотелось взглянуть на самочек обезьян, дабы составить о загадочных существах собственное мнение. Вальтер Шварц тоже присоединился к отряду Лавальера, чем вызвал оторопь у Шнобеля. Химик откровенно побаивался дейнонихусов, хотя патологическим трусом не был.
– Я ведь биолог, – неохотно ответил он на вопрос Соломона. – Мне как исследователю это интересно.
– А я поклонник женского пола, – усмехнулся Шнобель. – Мне это интересно как практику.
– Ничего особенного, – обернулся к ним Судак, торивший своим товарищам путь в густых зарослях. – Бабы как бабы, только не разговаривают.
У Химика на счет белых обезьян имелась своя теория, которую он стал на ходу излагать заинтересованным слушателям в лице Соломона, Вучко и Барсука. По мнению Вальтера, приматы не были местными уроженцами. На той же Земле между динозаврами и людьми лежала пропасть в миллионы лет. На Эдеме просто не могло быть иначе. Здесь, правда, уже появились млекопитающие, но до высших ступеней им еще расти и расти.
– А самая высшая ступень, это мы? – полюбопытствовал Вучко, отмахиваясь веткой от докучливых насекомых.
– Кто бы сомневался, – криво усмехнулся Шнобель и тут же глухо выругался, споткнувшись о торчащий из почвы корень.
Из всего вышеизложенного Шварц сделал неожиданный для своих слушателей вывод – белые обезьяны, это одичавшие потомки переселенцев с Земли. Видимо, попав в трудные условия, они не смогли сохранить хотя бы подобие прежнего образа жизни и за минувшие столетия деградировали до нынешнего состояния.
– А когда приблизительно они могли попасть на эту планету? – полюбопытствовал Соломон.
– Освоение планет Федерации началось пятьсот лет назад. Проходило оно в несколько этапов и порой заканчивалось для первопоселенцев трагически. Исследователи до сих пор находят человеческие кости на планетах, вроде бы не никогда не значившихся в реестре обитаемых.
– А что тебя, как ученого, привлекает в здешних обезьянах? – удивился Соломон. – Деградировали и ладно.
– Они не только деградировали, но и приспособились, – уточнил существенное Химик. – Судак утверждает, что белых обезьян на Эдеме гораздо больше, чем людей.
– Ну и что?
– Хотелось бы проверить – возможен ли обратный процесс.
– Иными словами, ты хочешь из обезьяны вновь получить человека? – догадался сообразительный Шнобель. – Ну, Вальтер, не ожидал.
– А что в этом плохого?
– По мне, – нахмурился Соломон, – пусть они и дальше живут обезьянами. Хлопот меньше – и им, и нам.
Возможно, Судаку, десять лет блуждавшего по эдемским лесам и болотам, расстояние в тридцать километров действительно казалось сущим пустяком, но Шнобель был человеком деликатного воспитания. Его жизнь, до недавних пор, протекала исключительно на асфальте, а о допотопных лесах он знал только понаслышке. Теперь же Соломону, как последнему идиоту из арнаутских боевиков, приходилось прорубать себе дорогу топором в густом подлеске. Со стороны его путь через джунгли, наверное, выглядел героической одиссеей, но сам он в эту минуту не испытывал никаких иных чувств, кроме ненависти к хитрому островитянину, втравившего разумных по виду людей в гиблое дело. Особенно он почему-то невзлюбил папоротники, которых на планете Эдем насчитывалось бесчисленное количество видов, включая древовидные. По словам Химика, любой ботаник отдал бы жизнь, чтобы оказаться на месте Соломона.
