— Простите, господа полковники, что прерываю. У нас ЧП. Пост охраны просит инструкций.
— Какое ещё ЧП? Разбирайтесь сами! — рявкнул молодой полковник.
— Что за ЧП? Почему им нужны наши инструкции? — куда более демократично вопрошал старый полковник.
— На входе в здание остановлен мужчина. Просил проводить его к начальникам, которые ведут его дело. Охрана попыталась его задержать, но, цитирую: «Объект бьётся током высокого напряжения, задержание провести не удалось».
— То есть как это: бьётся током? Они что, уже галимый шокер у какого-то гопника отобрать не могут? И это оперативники ФСБ?! — продолжал вызвериваться молодой.
— Не могу знать. Поэтому и инструкции запрашивают. Все группы захвата сейчас под вашим непосредственным руководством, без вашей санкции ни одна не желает выдвигаться в сторону штаба.
— Имя гостя? Он представился? — быстрее коллеги сообразил пожилой.
— Он представился как Леон Иванович Познань.
— Стоп. Так ведь дом по улице Суворова — это наш штаб. Он что, ехал к нам?! — дошло, наконец, и до молодого.
— Интересный молодой человек. Переиграл и вас и меня. Передайте на пост: объект не обыскивать, вежливо проводить в мой кабинет.
— Как это не обыскивать?! Он же только от Триад! Мало ли что они ему там насовали?
— Вы абсолютно правы, коллега! Объект только что покинул аэропорт, где его обыскивали и просвечивали всеми доступными нам средствами. Потом он сел в машину, уже давно обысканную и просвеченную всеми доступными нам средствами. И, никуда не заходя, зашёл в штаб. Зачем лишний раз нервировать человека, который и так абсолютно чист? Это же азы агентурной работы! Я уж молчу про то, что вся электроника в радиусе ста метров, как только он начинает «биться током», выходит из строя.
— Что?! Почему из строя?
— Техники утверждают, что она подвергается воздействию магнитного поля, напряжённостью…
— Ладно, ладно, не надо технических подробностей. Нашёлся супергерой! Вот мы сейчас с ним потолкуем, сразу вся дурь из башки вылетит.
— Думаете, электрические силы, которыми он оперируют, связаны с его, как вы выразились, «дурью»? Очень сомневаюсь. И очень прошу предоставить ведение… переговоров мне.
В районе перекрёстка улиц Московская и Суворова собралась приличных размеров толпа. Люди галдели и шумно обсуждали невидное диво: мою машину, внаглую припаркованную под знаком «Остановка запрещена», и уже было водруженную на эвакуационную машину, старательно ставили на место. При этом сам работник ДПС, до того важно стоявший в стороне и что-то записывающий, всячески помогал попасть в нужный парковочный квадрат. Сам я лишь легонько мазнул взглядом по этому, в другом месте и в другое время, безусловно, юмористическому эпизоду, и отправился в штаб-квартиру местного ФСБ. Мне было глубоко плевать как на машину, так и на местные правоохранительные органы. Если бы она оказалась на штрафстоянке, то судьба её была бы ничем не лучше той, которой она удостоилась бы, оставаясь на перекрёстке: использовать машину я больше не собирался, и мои внутренние часы отсчитывали последние отпущенные мне дни.
Клоуны на посту охраны бдели, вежливо попросили представиться и даже спросили, к кому я направляюсь. Однако после пожатия плечами и просьбы проводить к начальнику, который ведёт моё дело, сделали стойку. Не сразу со входа, а только когда я сам сообщил, что нахожусь в разработке! Ну, орлы! Пришлось приголубить особенно ретивого слабым энергетическим импульсом, после чего у второго явно прибавилось мозгов в голове, и он начал кому-то звонить. Пришлось подождать. Я демонстративно присел на турникет, от чего он пикнул, заискрился, и приказал долго жить. Вскоре ожидание оказалось вознаграждено, и давешний вахтер вежливо, чуть ли не под ручку, заглядывая в глаза, повёл меня куда-то вглубь здания.
Кабинет, куда меня провели, был живым воплощением весьма специфического «делового» стиля недалёкого прошлого. Массивный стол, заваленный бумагами, пара деревянных, неудобных стульев, да несколько уставленных какими-то книгами и папками шкафов. Такое чудо природы уже давно именовали некрасивым словом «совдеп». Зато люди, сидевшие в этих самых креслах, никак не располагали к навешиванию на них ярлыков, потому что все ярлыки тут же соскальзывали с их неприметных лиц. Люди были овеществлённым понятием неприметности. Правда, по их глазам было видно, что это совершенно не мешает им иметь известную толику властности и самоуверенности. У старшего к этим чувствам также добавлялась ирония — подобные глаза часто называют «мудрыми».
— Господин Познань! — встал мне навстречу пожилой. — Рад, наконец-то, увидеть вас, так сказать, собственной персоной!
— Добрый день, — нейтрально ответил я, продолжая с интересом разглядывать собеседников. К слову сказать, второй из них лишь коротко кивнул, не спеша проявлять эмоции. — К сожалению, не могу обратиться к вам по имени-отчеству, потому что банально их не знаю.
— Извините. Кирюхин Илья Егорович. Будем знакомы.
— Илья Егорович, это же ваши люди вели меня с момента появления на Земле? — сразу взял быка за рога.
— Да. Мне поручено ваше дело.
— Позвольте выразить вам своё восхищение: ни одного лишнего движения, всё чётко и рассудочно. Мне было приятно работать с таким высококлассным специалистом. Это также и мнение моего безопасника, которому я всецело доверяю.
— Вы не в том положении, чтобы ломать комедию, господин Познань, — вставил свои пять копеек второй субъект.
— Не могу не согласиться, — криво улыбнулся в ответ. — Только вы его не знаете, уважаемый — моего положения. Илья Егорович, мы сможем с вами поговорить откровенно?
— Вы забываетесь, господин Познань. Стоит вам отсюда выйти — и вас возьмут, — гнул свою линию молодой.
— А зачем меня брать, если я уже здесь?
— Здесь вы по другому делу, — скривился молодой. — Меня интересуют ваши связи за границей. В ваших интересах сотрудничать с… нами по всем вопросам.
— Господин, не знаю как вас по имени-отчеству, но мои интересы волнуют меня сейчас меньше всего. Меня интересует только та польза для Земли, которую я мог бы принести своей смертью, и не более того.
— Значит ли это, что вы не собираетесь сообщать информацию на своих друзей за границей?
— Это значит, что я вообще не собираюсь ничего сообщать. Я пришёл сюда договариваться, а не стучать.
Нашу короткую перепалку старший товарищ слушал с живейшим интересом. Однако когда в ней возникла пауза, и в воздухе ощутимо запахло угрозой, он сделал мне пару быстрых, незаметных для коллеги жестов. Сначала провёл по своему горлу ребром ладони, а затем сомкнутыми щепой пальцами словно бы просыпал на стол перед собой соль; по завершении этих странных манипуляций, он коротко кивнул на молодого службиста.
Из жестов старшего следовало одно: он предлагает убить. Предлагает мне. Но что за жест щепой? Как будто что-то просыпают… Убить так, чтобы остался лишь… пепел? Красиво! А зачем? А затем, что с этим молодым разговора не получится. Это очевидно. Его интересуют только китайцы, всё остальное ему — по боку. Зато Кирюхина интересует именно этот разговор, на что он намекнул в самом начале нашей беседы, признавшись в своём авторстве удалённой работы. Итог: методы работы и цели Кирюхина близки мне, а методы и цели этого молодого и ретивого непонятны и неприемлемы.
Я медленно положил ладонь на рукоять клинка, торчавшего из распоротого кармана брюк, и до поры до времени скрытого тканью. Это, конечно, был не мой любимый двуручник, но для подобной задачи его потенциала должно было хватить с лихвой. В следующее мгновение пространство вокруг меня наполнилось энергетическими всполохами, запахло озоном, в воздухе повисла ощутимая даже кожей угроза от напряжённого энергетического поля. Быстрый выпад рукой с клинком в сторону молодого службиста, и с острия короткого меча слетает энергетическая дуга. Службист ничего не успевает сделать. Его попытка выхватить пистолет выглядит просто смешно — этой пукалкой от энергетического удара не укрыться. Соприкосновение энергетического жгута с телом оставляет на стуле лишь горстку сероватого пепла. Странно, но сам стул совершенно не пострадал от действия заряда. Я ещё плохо представлял себе механизм удара, его возможности, и это неожиданное событие стало для меня подлинным откровением.
