— Виктор Беликов, опытный строитель, — представил он.
Беликов, к которому, впрочем, учитывая его возраст, не грех было бы обращаться по имени и отчеству, устало кивнул. И было не понятно то ли он приветствует нас, то ли это пассивная форма уставного выкрика «Я!».
— Александр Кальцев, — следующим, кого нам представили, стал коренастый крепыш с фигурой борца. — Александр был заместителем Анатолия Нестерова.
Выходит, Нестерова звали Анатолием, — мелькнуло у меня в голове, когда отвечал на приветственный взмах его давешнего напарника. — Хоть сейчас узнал. А то все милиционер, майор, да Нестеров. Не по-людски это. Как всегда, когда я вспоминал о милиционере, сердце сжалось от немилосердных кинжальных уколов. Совесть… моя гребанная совесть!
— А это наш гость, — голос Крайчека начал пробиваться сквозь серую пелену боли и стыда. — Олесь Скуба. Он лесничий из Белоруссии. Недавно пробился к нам. Хорошо знаком с пустошью и ее обитателями.
При этих словах я вздрогнул. Олесь?! Лесник?! Белорус?! Как, еще один? Что за идиотское совпадение! В то время как я пытался совладать со своим недоумением, тот, о котором говорил Крайчек, обернулся к нам лицом. Густая черная борода, полные обветренные и растрескавшиеся губы, нос картошкой. Казалось бы, ничего общего с тем человеком, с которым мы всего час назад беседовали на стене, если бы не одно «но»… У него тоже не было левого глаза.
— Э-э-э… — начал было стоявший рядом со мной Загребельный, но я тут же перебил его.
— Заткнись, — прошипел я сквозь плотно сжатые зубы.
Он тут же замолк, приведенный в чувства свирепой интонацией моего голоса. Но чекист он и в Африке чекист. Эта мысль мелькнула в голове, когда я увидел как подполковник лениво, как бы между прочим, перетягивает автомат себе под руку.
Все происходящее находилось за гранью понимания. Однако я почему-то был свято уверен, что стрельба здесь дело излишнее. А вот потолковать по душам…
— Полковник Ветров, — я шагнул навстречу незнакомцу и протянул руку.
Ладонь у него была крепкая, шершавая и горячая. Ладонь обычного живого человека, а не какого-то там привидения, о котором я, откровенно говоря, уже стал подумывать. Или это тот, второй Олесь, что сейчас стоит в дозоре… может привидение это именно он?
Прощупывать белорусского гостя номер два я начал осторожно:
— Давно уже здесь?
— Недели две как дотопал, — лесник говорил сочным басом, в котором и впрямь слышался некоторый акцент, может даже и белорусский.
— Лицо мне твое знакомо, — соврал я. — Может встречались где?
— Не-е-е, — протянул Скуба. — Показалось тебе. Не встречались мы. Кабы встречались, я бы запомнил.
— Может и показалось, — я пожал плечами, — а может похож ты на другого. Тут в Одинцово еще один человек есть с… — Я помедлил, подбирая деликатный синоним к слову «одноглазый», да так ничего и не придумал. — С выбитым левым глазом.
За белоруса ответил Томас, причем довольно раздраженно:
— Путаешь ты все, Макс. Нет у нас в лагере другого человека с таким же вот ранением.
По следующей тираде Крайчека стала понятна причина его раздражения:
— Хватит глупости болтать! У нас мало времени. Следует быстро, очень быстро понять что происходит и начать действовать, может даже уже этой ночью, не дожидаясь рассвета.
Дальше, очевидно для тех, кто не в полной мере владел ситуацией, Томас начал краткий обзор последних событий. Делая вид, что внимательно слушаю, я подобрался к Лешему. Тихонько, якобы чтобы не беспокоить как докладчика, так и слушателей, попросил у него закурить. В кабинете у Томаса курить не возбранялось, это я прекрасно знал. Отменный повод, чтобы шепнуть приятелю пару слов. Когда Андрюха насыпал мне молотое грязно-желтое, похожее на опилки зелье, я шепнул:
— Иди не стену. Приведи второго. Быстро!
— Понял.
Леший не стал ничего переспрашивать или уточнять. Спрятал кисет, передвинул на грудь автомат и выскользнул из кабинета.
Исчезновение моего приятеля не осталось незамеченным. Крайчек вопросительно покосился сперва на закрывшуюся за ним дверь, затем на меня. В ответ я неопределенно махнул рукой, все нормально, мол, не парься.
Томас последовал моему совету, тем более что как раз в этот самый момент он должен был переходить к главному, а именно к своим мыслям и предложениям по поводу всего происходящего. Мысли у обстоятельного янки оказались далеко не новые. Суть их можно было изложить одной, извините за плоский юмор, свинячьей мудростью. «Дом поросенка должен быть крепостью», — прокомментировал я сам себе и тут же потерял всякий интерес к проектам укрепления стен, рытья ловушек и постановок минных полей. Меня сейчас куда более интересовало нечто или вернее некто другой.
Одноглазый как прежде стоял у окна, только теперь уже не спиной, а боком ко мне. Глядя на него, я вдруг поразился абсурдности, может даже комичности ситуации. Если бы это все происходило на войне, неважно какой, Первой или Второй Мировой, Гражданской, Афганской, Чеченской, да любой, какую человеки ведут против человеков, в одном из двух лесников легко можно было бы узреть вражеского шпиона. Ну, а сейчас? Что прикажете думать сейчас? За чьим шпионом гоняться, не за кентавровским же в самом-то деле! Нет, тут что-то не то. Эти два человека, а в том, что их двое, мне грешно было сомневаться, не походили на врагов. Они, как бы это так пояснее выразиться, выпадали из нашей серой массы. Они были другими. Я чувствовал это. Посланцы, что ли? Те, кто должен был указать нам верный путь? Если даже и так, то пока я выслушал лишь одно предложение. Теперь оставалось выяснить, что скажет нам второй… очень надеюсь, не Иван Сусанин.
Одноглазый подал голос, как только Крайчек закончил свою речь:
— Оставаться в лагере — это самоубийство.
— Уходить еще большее самоубийство, — парировал Крайчек. — По крайней мере, сейчас.
— И я так считаю, — поддержал командира Александр Кальцев. — Сперва следует разобраться что же все-таки происходит. Что это за зверюги, почему они здесь и как их можно остановить? Отступление через пустошь это крайняя мера. Поступим так только, если ничего не сможем предпринять.
— Боюсь, молодой человек, тогда уже некому будет поступать так или этак, — проскрипел колючий сухой голос профессора Дягилева.
— Владислав Сергеевич, вы что, предлагаете уйти, бросить все, что сделано, все плоды вашей работы? — в попытке склонить старика на свою сторону Крайчек бил ниже пояса.
— Моя работа это не главное. Я смогу начать все сызнова, в другом более подходящем месте.
