Оно замедлило скорость, выказывая больше осторожности, короткими толчками, очевидно, несущими его с одного места к другому. А потом…
Фарри ослаблял связь с существом, затем резко возвращал ее, надеясь, что оно не обнаружит его присутствия. И тут появилось совершенно иное сознание — непохожее на сознание существа любого рода — мощное и чудовищно подавляющее, несмотря на то, что Фарри всего лишь слегка мысленно коснулся его. Кто-то стоял на страже. Фарри поднялся, сжав крылья настолько плотно, как только мог, и попытался посмотреть на восток — в направлении башни, казавшейся во тьме лишь расплывчатым силуэтом. Интересно, есть ли на той стороне окна? Он не мог вспомнить. Во рту у Фарри пересохло, и тут он почувствовал, как его руки стали липкими, когда он дотронулся до тяжелых ветвей. Он замер. И снова его обуял страх, наверное, более сильный, поскольку объект, обнаруженный им, был совсем неведом Фарри. Он с трудом преодолел в себе барьер мысленной пустоты и ожидал… а вот чего — он не мог сказать.
Пролетело какое-то время. Он ожидал нервной дрожи, однако она не пришла. И все же он не рискнул снова начать поиски. Тоггор… Фарри безумно жаждал, чтобы рядом с ним оказался смукс. Прежде они играли в игры, что занимали обоих. Но это были лишь игры. А теперь он по-прежнему ожидал нападения, хотя в башне не виднелось ни света, ни признаков того, что кроме крошечного существа там находится что-то еще.
Наконец Фарри снова устроился в своем гнезде из листьев. Его единственной защитой было держаться как можно дальше от подобных экспериментов. Аромат раскрывшихся ночных цветов был насыщенным и приятным, а вокруг них тучами носились насекомые. Они собирались в крупных чашечках и мерцали бледным светом.
Чары — странное слово, употребленное Зорором. Фарри почудилось, что в ночном воздухе он обнаружил совершенно новую для него мягкость, своего рода защиту от грубых, шероховатых каменных стен, окружающих это место. Медленно и внимательно он изучал все вокруг, ожидая заметить хоть какое-то изменение, случившееся здесь.
Его первоначальная усталость проходила, и он начал ощущать, что опасность, вероятно, находится именно здесь. Он мог быть под каким-то незаметным контролем, который не встревожил его, когда был наложен. Он снова начал мысленный поиск, поскольку ему хотелось знать…
Он чувствовал крошечные жизни в саду — и не боялся: от них не исходило беспокойства. Если что-то и пыталось воздействовать на него теперь, то это было узконаправленная связь, посланная только ему одному. Он снова посмотрел вверх, отодвинув в сторону усеянную цветами ветку, чтобы опять взглянуть на самую высокую башню, ибо не сомневался, что тот разум, который он ощутил, располагался там.
Потом он увидел круглое кольцо, такого же синего цвета, как тот луч, что смел с неба птицу. Оно не было неподвижным, ибо, пока он наблюдал за ним, оно немного переместилось вправо. Конечно, в действительности, это не было глазом, поскольку оно было слишком большим. Однако оно выполняло для кого-то функцию глаза, в этом он тоже не сомневался.
Теперь оно двинулось, и вскоре ушло настолько далеко вправо, что Фарри мог увидеть только его край. Затем оно исчезло, но он нисколько не сомневался, что скоро этот глаз появится снова. Сможет ли он за это время убраться, улететь на запад прочь? Может быть, но шансы на это были весьма невелики. Вместо этого Фарри наблюдал, как глаз появился слева и двигался до тех пор, пока оказался над ним, видимый наилучшим образом. Тогда он перестал двигаться, замер на одном месте в кромешной темноте ночного неба.
Глаз смотрел вниз, туда, где прятался Фарри, и тот ожидал, что сейчас захлопнется какая-то неведомая ловушка. Его присутствие здесь ощущалось с самого первого мгновения, когда он выбрался из глубин земли в тот ужасающий нижний зал. Разумеется, его несомненно заметили, когда он летал над мертвым лесом…
Его заметили… То, чьего прихода он ожидал так долго, явилось — но не для того, чтобы нанести удар, а скорее с добрыми намерениями. Выходит, опасности не было…
Прежде чем взлететь, Фарри выскользнул из своего гнезда и добрался до террасы — а потом, когда он воспарил над ароматом ночных цветов, в его мозгу полностью предстала картина того, куда он был призван. Он тут же увидел место приземления — оно было четким и квадратным и находилось на крыше высокой главной башни.
Свернув крылья, он подошел к двери. Та была слегка приоткрыта, точно ожидала его, приглашая войти внутрь. Фарри слабо осознавал, что это необходимо сделать, но по прошествии некоторого времени эта необходимость стала более настоятельной. Он начал подниматься по узкой лестнице, задевая сложенными крыльями о стены.
Он пошел еще быстрее, и его словно бы подгоняли. Необходимость… Он был нужен! А времени так мало…
Времени для чего? — вопрошала глубоко запрятанная часть его мозга. Но в его сознании не было желания на что-то отвечать.
Окончание лестницы было освещено — красно-желтым светом пламени или мерцающим отблеском искусственного освещения корабля и не каком-либо иным, знакомым Фарри способом. Свет был синий, как наблюдающее око. Он шагнул в комнату, по-видимому, образующую весь верхний этаж башни.
Она сидела в кресле из сверкающего хрусталя, улавливающего и отражающего свет, и Фарри показалось, что занимаемое ею место отделано драгоценными камнями. Длинные рукава были завернуты, обнажая руки, сложенные так, что ее указательные пальцы касались губ; локтями она опиралась на подлокотниках кресла.
Фарри почувствовал, что крылья его затрепетали и почти раскрылись. Он пристально смотрел ей в глаза. Она тоже пристально смотрела в его глаза. Их взгляды встретились. Она была одного роста с Майлин, и у нее не было крыльев. В этом освещении ее волосы казались бледно-голубыми, а на самом деле вероятно они были серебряными. Фарри заметил, что они заплетены безукоризненно. Часть волос ниспадала и волнистой рябью закрывала спину, а часть их рассыпалась по плечам, образуя подобие пелерины, накинутой поверх ее одеяния. Бриллианты на ее голове сверкали так же, как и блистающий трон, на котором она восседала: мерцающие бусины были словно нанизаны на ее волосы. На переду ее платья Фарри увидел подобие герба — широкие, сверкающие и раскрытые крылья.
Фарри уставился на нее. Затем неуверенно поднес одну руку к голове, где снова быстро возникла нестерпимая боль. Его взгляд заволокло туманом, а вторая рука протянулась вперед в знаке протеста.
— Итак… колесо и в самом деле повернулось, — услышал он ее слова сквозь боль. — Зачем спускаться, чтобы сражаться в темноте, которая борется за то, чтобы снова подняться? Но не полностью, не так ли, малыш? Печать Фрагона сломить нелегко. А теперь скажи мне — кто я?
