Безучастное ко всему небо равнодушно взирало свысока на микроскопические фигурки копошащихся внизу людей, и ему было глубоко безразлично, что у каждого из участников стремительно развивающейся внизу драмы свои страхи, свои сомнения. Для Сеющего Скорбь было немыслимо провалить операцию, покрыв имя несмываемым позором, а последняя из династии Ганн-лоу не могла умереть, не выполнив своего предназначения — того, ради чего она пришла в этот мир и существовала все двадцать лет своей короткой, но удивительно яркой жизни...
Но на кристально равнодушном небосводе кроме мерцающих звезд было еще и множество объектов явно искусственного происхождения. Спутники изучения погоды; спутники, ретранслирующие цифровое телевидение или просто спутники-шпионы, предназначенные для наблюдения за территорией потенциального противника. Один из трех таких шпионов как раз находился в районе, позволяющем получить четкую картинку с места событий. И тем, кто сидел перед экранами мониторов за многие тысячи километров от разворачивающегося противостояния, в отличие от бесчувственного неба, было отнюдь не все равно, чем закончится данная операция. Потому что они и были теми самыми кукловодами, которые послали эти крохотные фигурки сражаться и умирать в далекую чужую страну.
— Вы переоценили возможности этой девушки. — Высокий худой человек с аскетичными чертами лица и сквозящей буквально в каждом жесте и движении многолетней военной выправкой обратился к мужчине с намертво приклеенной к лицу улыбкой. — Ни один из людей никогда не сможет превзойти предел возможностей, изначально заложенных в его природу, и подняться на не досягаемый для других уровень. Эта ваша древняя королева ничем не отличается от обычной казарменной девки. Быть может, гонору немного побольше, только и всего.
— Вы заблуждаетесь, мой генерал.
Несмотря на то что коротышка с неприятной улыбкой и глазами ядовитой змеи обращался к своему собеседнику почтительно, не составляло особого труда догадаться, кто доминирует в этом дуэте, обладая настоящей, а не призрачной властью.
— В чем заблуждаюсь? В том, что изначально предлагал послать три-четыре независимые команды, а не привлекать эту молодую неизвестно откуда взявшуюся девку с темным и запутанным прошлым?
Человек с холодными змеиными глазами внутренне поморщился, ему претил весь этот казарменно-солдафонский жаргон, так как лично он всегда изъяснялся подчеркнуто тихо и предельно интеллигентно. Быть может, именно поэтому знающие люди трепетали от звуков этого шелестящего негромкого голоса. А незнающие давно и безвозвратно гнили в общих братских могилах — венная диктатура безжалостно выкорчевала все остатки псевдонародного правления, построив свое монолитное здание на прочном фундаменте страха. А он был один из тех, кто стоял во главе «мятежа шестерых» — восстания шести полков, в течение одной ночи повернувших штыки против своих прежних хозяев, захватив власть в столице, а затем потопивших в крови многочисленные восстания в провинциях...
Это было давно... Очень давно, около тридцати лет назад. Из шестерых, взявших в свои руки управление огромной восточной империей, в живых остались только двое. Отчего ушли в мир иной те четверо, сейчас уже было не важно — главное, что их имена навсегда высечены на монолитных страницах истории, а эти оставшиеся... Им было нечего делить, потому что каждый получил то, что хотел, — генерала не интересовало ничего, кроме игры в солдатики, а политика и интриги оставались за его старым проверенным другом-партнером.
— Так в чем я заблуждаюсь? — Напористый тон генерала вывел его собеседника из состояния задумчивости.
— Нужно было использовать несколько групп. В конце концов, можно подавить и уничтожить противника количеством, если не удается взять качеством. — Ребро ладони раздосадованного военачальника размашисто ударило по столу.
— Переброска нескольких диверсионных групп в тыл потенциального противника была чревата опасностью разоблачения — чем больше людей, тем больше риск засветиться...
— Ерунда! — решительно отмахнулся категоричный во взглядах и мнениях военный руководитель. — У нас достаточно ракет с ядерными боеголовками, чтобы задавить в зародыше любой политический скандал.
— Наша цель — не вымирание человечества на радиоактивных руинах первого и последнего в истории термоядерного конфликта, а подчинение новых территорий экономическому и политическому влиянию империи, с их последующим постепенным, но неизбежным вливанием в нашу систему...
Он хотел еще что-то добавить, но в это время в дверях появился адъютант с донесением от Сеющего Скорбь.
— Что это за чушь, что за «белолицые твари с глазами хамелеона»? — бегло прочитав распечатку сообщения, возмутился и без того взвинченный генерал. — Они там что, галлюциногенов наглотались? И это наши лучшие люди! Черт знает что творится... Сбросить на это никчемное захолустье пару ядерных боеголовок — и от проклятого недоноска и своры бледнолицых тварей не останется даже пыли, а мы избавимся одним махом от всех проблем!
Маленький человек с неприятной улыбкой и холодными пустыми глазами был противником превентивных ядерных ударов по вражеской территории, но в данном случае эта крайняя мера могла быть оправдана стремлением не позволить неизвестно откуда взявшейся третьей загадочной силе пленить человека из другой реальности, что могло привести данный мир к непредсказуемой катастрофе.
— Давайте подождем до утра, мой генерал, — задумчиво пробормотал один из правителей Великой империи. — И если я все-таки ошибался насчет этой загадочной девушки, то, как вы и предложили, решим все наши проблемы одним коротким и точным ядерным ударом...
Холод... Удушающе-черный холод безрассудного космического вакуума пронизывал тело, превращая его в замороженный кусок метеоритного льда, несущийся сквозь бесконечность пространства и времени, на встречу с орбитой далекой всеми проклятой звезды, где наконец-то завершится этот нескончаемо-утомительный путь из ниоткуда в никуда и, растаяв от нестерпимой боли пылающего урагана огня, я наконец согреюсь и обрету покой.
Холод... Крутом один нескончаемый холод и кромешная тьма...
— Ты мог бы стать достаточно приличным третьесортным поэтом, если бы смог пережить гибель этой вселенной.
Голос, доносящийся из пустоты, сначала показался мне незнакомым, а затем сознание, балансирующее на тонкой грани между обмороком и реальностью, наконец прояснилось, и, даже не открывая глаз, находясь все в том же кромешном мраке, я понял, что это голос Милой. Старая добрая напарница препарировала мой разум словно студент-медик — внутренности подопытной лягушки.
