Алексей делал все, что ему поручали: разгружал машины, доставлявшие найденные на складах города ящики с оружием и продовольствием, мыл полы, скреб котлы на кухне, чистил картошку. Приходилось ему участвовать и в захоронениях полуразложившихся тел и в уборке скелетов, с которых уж осыпалась плоть, — работа тошнотворная, но необходимая. Новая жизнь иногда раздражала молодого парня, привыкшего считать себя пупом Земли и центром Вселенной и руководствоваться хищным принципом «до сэбэ», но потом он как-то внезапно осознал, что «я» — это всего лишь частичка «мы», пусть даже значимая и важная, и чтобы твое «я» могло стать полноправной частью «мы», оно должно поменьше якать и думать не только о себе, но и о других. Алексея никто не унижал, но если все вместе делают одно общее дело, почему кто-то должен быть исключением? И впервые в жизни он понял, что слова «справедливость для всех» имеют смысл, и очень весомый.
Основное место в жизни республики занимала боевая подготовка — островок надежды в море отчаяния, каким была организация полковника, жил в условиях осажденной крепости. По городу рыскали десятки, если не сотни, лутерских банд и шаек, а из-за кольца оцепления за ним следили «гуманисты», ждущие приказа к атаке. Ежедневные перестрелки и жертвы были обычным делом, и полковник со своими помощниками тренировал новобранцев — он не собирался бросать в бой необученный молодняк, который в лучшем случае послужил бы всего лишь смазкой для вражеских штыков. Среди лутеров попадались умелые бойцы, да и ооновцы при всей их боязливой осторожности и нежелании вступать в огневой контакт были обученными профессионалами. Недооценивать противника не следовало, и поэтому все мужчины республики (да и многие женщины) учились владеть оружием, благо его удавалось раздобывать на брошенных военных складах.
Стрелковые занятия проводил сержант Семен Авдеенко — тот самый, который вырвал Алексея из лап людоловов. Сержант был личностью своеобразной — из тех, кого принято называть «человек на своем месте». Прослужив в спецназе двадцать с лишним лет и пройдя многие «горячие точки», он давно мог бы получить офицерские погоны, однако считал, что лучше быть хорошим сержантом, чем посредственным майором — пользы больше. Суровый и немногословный, Семен был виртуозом в своем деле: говорили, что он отлично водит все, от детского самоката до тяжелого штурмового танка, и одинаково метко стреляет из всего, будь то хоть рогатка, хоть установка для запуска баллистических ракет. Сержант мог приложить неумеху-ученика крепким словцом и даже отвесить ему подзатыльник, но учил он на совесть — слишком хорошо знал Семен Авдеенко, какую высокую цену приходится платить в бою за неумение, страх и растерянность. И Алексей был по-настоящему горд, удостоившись после очередных стрельб скупой похвалы сержанта, осмотревшего изрешеченную мишень: «Будет из тебя толк, книгочей, дай только срок». Но вот только дадут ли этот срок новорожденной республике, не мог сказать никто: ни Алексей, ни сержант Авдеенко, ни сам полковник, проводивший бессонные ночи над картой города, густо испещренной зловещими красными пометками выявленных радиоактивных пятен.
* * *
Старенький грузовичок выглядел неказисто: его борта и капот покрывала мелкая сыпь, как будто машина попала под пескоструйный аппарат, лобовое стекло треснуло, одна из тентовых стоек кузова была изогнута. Только колеса были чистыми и мокро блестели — грузовичок уже успели обработать на посту дезактивации. По этой мелочи и по внешнему виду машины Алексей догадался, откуда прибыл колесный старичок, однако на всякий случай уточнил у средних лет ополченца в поношенном химкомплекте, с ввалившимися от усталости глазами, сидевшего рядом с машиной прямо на асфальте и жадно курившего:
— Откуда вернулись, браток?
— Из «бутылочного горла», — отозвался боец, не снимая рук с видавшего вида «СКС», лежавшего у него на коленях, но при этом не выпуская зажатую в зубах сигарету.
«Понятно, — подумал Алексей. — Несладко пришлось ребятам…»
«Бутылочным горлом» называли узкий коридор, соединявший две зараженные зоны — Киевскую и Чернобыльскую. Над ним в черный день беды прошло радиоактивное облако, выброшенное четвертым реактором, и след от этого облака фонил со страшной силой. Но из-за этого коридор был свободен от кордонов, и патрули появлялись там крайне редко: играть с незримой смертью не хотелось никому. Тем не менее полковник посылал в «бутылочное горло» разведчиков, стремясь установить контакт с оцепившими Чернобыльскую зону русскими и белорусскими миротворцами. Посылал осторожно, стараясь свести риск к минимуму, но посылал раз за разом: связь с братьями-славянами нужна была позарез. По большей части разведгруппы возвращались ни с чем — держась «обочины» коридора, где уровень заражения был ниже, они натыкались на пикеты ооновцев и отступали, отстреливаясь и неся потери, — а иногда и не возвращались, и никто не мог сказать, что с ними случилось. И была еще примыкавшая к зоне Киева таинственная Чернобыльская зона, ее загадочность беспокоила, и полковнику надо было узнать, что там происходит, — из первых рук.
Достоверных сведений о происходящем вокруг руин ЧАЭС, в Чернобыле и Припяти, не было, зато хватало легенд, обраставших при передаче из уст в уста самыми невероятными подробностями. Уровень радиоактивного заражения там был выше, чем в Киеве, но главное — в Чернобыльской зоне водилась странная живность, непредсказуемая и опасная. В Киеве некоторую угрозу представляли только стаи одичавших собак, которых ополченцы нещадно отстреливали, а вокруг разрушенной ЧАЭС обитали причудливые живые формы, о которых раньше никто никогда ничего не слышал. Конечно, вряд ли стоило принимать всерьез байки о доисторических плезиозаврах, замеченных в Киевском водохранилище, или о воронах с повадками и габаритами птеродактилей, но какая-то очень необычная чернобыльская фауна явно существовала, она двигалась, а значит, могла добраться и до Киева. На фоне местных проблем военной республики гипотетическая опасность «радиоактивного зверья» казалась несущественной, но полковник не упускал из виду ни одной мелочи, способной осложнить жизнь его людям. И посылаемые в «бутылочное горло» разведчики решали одновременно две задачи: установление контактов с командованием российских частей, державших там оцепление, и сбор достоверной информации о Чернобыльской зоне со всеми ее аномальными явлениями.
И кое-что узнать удалось. Кроме того, к полковнику приходили и просили принять их в ряды люди, так или иначе прикоснувшиеся к тайнам Зоны (все они называли ее именно так, «Зоной» с большой буквы). Их подробно расспрашивали, сравнивали их рассказы с данными разведки и со сведениями из других источников, включая радиоперехват, и постепенно в штабе складывалось общее представление о Чернобыльской зоне: не самое благоприятное, зато близкое к истине. Впрочем, покамест чернобыльские твари в Киеве не появлялись, хотя многие ополченцы якобы встречали на пустынных улицах города «реакторных призраков», выглядевших словно клочки мерцающего тумана. Подтвердить существование «привидений» никто не мог — очевидцы утверждали, что изловить их невозможно, поскольку пули не наносят «теням» ни малейшего ущерба, — но и опровергнуть как-то не получалось: встречи с «чернобыльскими фантомами» продолжались с завидным постоянством. Успокаивало то, что никакого вреда людям «реакторные призраки» не причиняли, и поэтому полковник, склонный (по крайней мере, внешне) считать все эти истории плодом больного воображения, не пытался искоренить «привиденческое суеверие» — других забот по горло. Чернобыльская зона подтверждала свою таинственность вполне осязаемыми артефактами, разными путями попадавшими в Киев, и безобидные призраки в длинном ряду загадок Зоны казались всего лишь забавным пустяком.
