– У Пека?
– Опоздал с несознанкой, Рыжий. Как тебя Данила приложил, так ты и раскололся: в отключке сам признал, что режик у Пека взял.
Что врёт, я понял, но летающий платок интересовал больше:
– Как ты это сделал?
Вместо ответа Каин двумя пальцами ухватил платок, а свободной рукой несколько раз провёл по нему ладонью. Платок обмяк и превратился в тряпку, которой я протирал лицо и руки. Только сухую и будто выглаженную. Дела…
– А теперь обратно. Чтоб летел.
– На вольтанутого косишь? – с усмешкой спросил Каин, – Или тебя депы вместе с планетой на Дно уронили?
Он разложил у себя на ладони тряпицу и поводил по ней пальцем. Платок со щелчком распрямился и вновь завис над полом.
Я был потрясён.
– Это всего лишь заплатка для леталки, парень, – сказал из своего угла Сула. – Была бы непробивайка или печка – стоило бы дорого. А так… глупая игрушка.
– Хамелеоны тоже в цене, – поддержал его Каин. – Ты точно крепко головой ударился, если таких вещей не знаешь.
Они говорили что-то ещё. Такое же насмешливо-язвительное. Но мне было не до них. Как же так? Платок мне дали в придачу к еде и постою в обмен на гляделку, подобранную в Поле. Гляделка была с ладонь и приближала будь здоров, но уж с очень узким углом обзора. Осматриваться неудобно. Но, похоже, я сильно продешевил, если хозяин ночлежки, чтоб задушить укоры совести, подарил мне такой удивительный платок. Или он и сам не знал, что его тряпка летает.
Я потрогал летающую заплатку и поразился её прочности: плоская поверхность ткани казалась несгибаемой, как полоска стали. Осторожно придавил пальцем сверху – платок легко опустился, но ничуть не прогнулся: так и остался прямой и ровный, как лезвие меча.
– Не держит.
– Глупый одер, – сказал Сула. – У вас в селухе все такие или тебя за особенную тупость выгнали?
Но я и не думал обижаться. Летающий платок поразил моё воображение.
– Откуда ты, Рыжий? – спросил Каин.
– Из Коврова.
Они перестали улыбаться. Оба как-то выпрямились и взглянули строго.
– До Коврова четыреста километров, – зачем-то уточнил Каин.
– Кто же тебя, бродягу, подвёз? – спросил Сула.
– Никто, – сказал я, наблюдая, как платок в очередной раз взлетает. – Сам пришёл. Ногами.
Сколько бы раз я ни опускал платок до самого пола, он поднимался не выше моей шеи. Это казалось странным: откуда ему знать, где у меня шея?
– Сам? – протянул Каин. – А приятелей где взял?
– Каких ещё «приятелей»? Один я.
– И ко мне один приходил?
– Конечно, один. На кой ляд мне кто-то нужен? И кому нужен я?
– И как там у вас, в Коврове? – угрюмо спросил Сула.
– Нормально, – я не понимал перемены их настроения. – Клязьма на Север прыгнула. Давно ждали. Болото на километр поправилось. Председатель сход собирал. Очередное переселение. Только, думаю, перебрались уже. У меня полсотни отбоев дороги…
– Полсотни? – удивился Каин. – А от эсэсовцев как отмазывался?
– Эсэсовцы? Не знаю таких. Не видел.
– Заставы санитарной службы. Фильтрация ущербного генофонда.
Я пожимаю плечами. Как же у них тут всё сложно! И платки летают…
– Не видел, – повторяю, не сводя глаз с платка. – Я напрямик шёл. Может, поэтому не встретил.
– Напрямик?!
– Вы там совсем рехнулись, – мрачно заявил Сула. – Воскресенцы так реку догоняли. Торнадо все их брёвнышки раскатал. От деревни только три сваи нашли. По ним и поняли, где люди жили. И ни души. Даже трупов не осталось. В то время как раз головастики на нерест шли. Всех жмуриков поели.
– А к нам зачем, Рыжий? – спросил Каин. – Зачем в Калугу пожаловал?
– Мимо шёл. Я из Края иду. Хочу увидеть начало Тьмы.
– Дурацкая затея, – сказал Сула. – Когда депы Землю уронили, Америке трындец пришёл и вся вода слилась в один океан, который не переплыть. Тьма начинается за океаном. Точно говорю.
– Да, я слышал про такое, – сказал я. – Но что такое «америка», никто не знает.
– Теперь это совершенно неважно, – сказал Каин. – Как яйцо на сковородку бросают, видел?
– Конечно.
– Вот и представь, что тот край, что на сковородку шлёпнулся, – Америка. А мы с тобой на другом крае, в России. Поэтому мы – живые, а они все – мёртвые.
– А почему депы Америку не любили?
– Почему? – удивился Каин. – Почему это «не любили»?
– Сула сказал, что депы Землю уронили и Америке трындец. Это депы специально так устроили или случайно получилось?
– Я не думаю, что депы это сделали специально, – глухо сказал Каин.
– Конечно, специально, – отрезал Сула. – Ну и каша у вас в голове. Ни хрена не понимаете. Салаги.
– Так объясни, – попросил я.
– До упадка люди такие были – депы. Их всё время по телевизору показывали, и они учили других людей жизни. А за непослушание обещали всем геенну огненную. Только их никто не слушал. За туфтарей держали. У них своя жизнь, у народа – своя. Вот за это они нас и грохнули.
– А как это «правильно»? – поинтересовался я. – И что такое «геенна»? И телевизор?
– Правильно – это когда по понятиям, – веско ответил Сула. – Каждый был сам по себе и не хотел жить интересами общака. А геенна – это то, что творилось во время Упадка. Мне как-то говорили, сколько народу за раз полегло. Только я в эти сказки не верю: не могу себе представить столько людей сразу.
– А я слышал, что раньше ночи были…
– Ага. А ещё с неба падал снег, и по воде можно было ходить как по сухому.
Каин нахмурился:
– О том, что по воде ходили, как по суше, написано в очень древней книге. Не думаю, что это враки.
– А в твоей древней книге об Америке что-то сказано?
– Нет.
– А про снег?
Каин промолчал, а Сула засмеялся:
– Так если там про снег и Америку ничего нет, может, и не было никакой Америки?
Упоминание о древней книге отвлекло меня от удивительного платка:
– А что там есть? – спросил я. – Про что книга?
– Про то, что нас всех сделал Бог. И Он защищает меня…
– Ясно, что «сделал», – Сула уже давился смехом. – Сделал-уделал…
– Если Бог тебя защищает, как ты оказался в тюрьме? спросил я Каина.
Сула хлопнул себя по ляжкам и закашлялся.
Эхом его кашлю коротко пролаял засов.
– Сулаев, на выход, – недовольно буркнул дружинник, входя в камеру. – Чему вы тут радуетесь, уроды?
Это у меня губа дрогнула. Сколько себя помню – всегда так перед схваткой. И ничего не могу с этим уродством поделать.
…Хватаю платок за краешек и закручиваю пластиной в надзирателя. Несгибаемая ткань входит ему в горло. Дружинник хрипит, хватается за шею, оседает. Я к его поясу: дубинка у него там подвешена. На специальной такой застёжке. Легко снимается… и тут же к дверям. Так и есть: второй дружинник подбегает. А я на корточках. У самых его ног. Сперва по коленям, а как он повалился ничком – по затылку и в висок. Только третий удар был лишним – замер он. И больше не шевелился.
