— Да. Помимо аномальных участков Зона рождала предметы, меняющие природу материи вокруг. И первыми объектами применения артефактов стали сами сталкеры. Люди, которые эти предметы добывали.
— Военные нас не трогают, пока мы приносим артефакты им. Взамен нам дают ресурсы для жизни. — И в последнее время в их число вошло огнестрельное оружие.
Шептун промолчал. Гиббон пошевелил палкой в куче золы.
— Сталкеры начали гибнуть от рук конкурентов, — сказал он. — Так продолжалось, пока некоторые из них не решили организовать собственную общину. Никто не знает, кто первый предложил такой способ выживания. Но это сработало.
— Это правда. Впрочем, идея была коллективной. Объединяться перед лицом опасности естественно для людей.
— Так появился «Набат». Клан с почти пещерным образом жизни по меркам нашего времени. И с этой поры стало чуть легче.
— Что еще известно про нас?
— Немного. Клан имел важное социальное значение, хотя бы из-за того, что теперь в Зону стали не просто проникать снаружи, но и постоянно жить в ней. «Набат» не принимает к себе всякое отребье, к которому приравниваются все ненадежные люди. Для вас слабость лучше, чем сила, направленная в минус. Но в случае опасности вы можете дать отпор. С вами считаются и стараются не трогать. На ваши караваны никогда не нападают. Вы придерживаетесь принципов равенства и братства. Чтобы вступить в ваши ряды, достаточно знать вашу историю и погладить кота.
Шептун рассмеялся.
— Насчет последнего пункта я бы поспорил, — сказал он. — Окончательное решение принимает Грач. Но ты ему понравишься, Гиббон. Таких, как ты, здесь мало.
— А как ты?
— Полным-полно.
— Почему ты так уверен, что я понравлюсь Грачу?
— Я знаю его предпочтения в людях. Ты красноречив, причем всегда точно по делу. Это очень хорошее качество. Быть может, в Зоне главное — это выхватить нож первым. Но в «Набате» прежде всего ценится умение держать под контролем свои мысли и слова.
— Красноречие — сплошной обман, — произнес Гиббон. — Оно создает больше проблем, чем помогает разрешить. Так же, как и грубая сила. Они считаются противоположностями друг друга, но всегда идут рядом. Ведь на наибольшее насилие способны только те, кто привык жечь глаголом, но исчерпал запас красивых и убедительных слов. И наоборот. Кто не видит иного способа решить свои дела, кроме как размахивать мечом направо и налево, тот рано или поздно оказывается загнанным в угол более сильным противником. И вот тогда, и только тогда, рождается настоящее красноречие.
Шептун протянул туристу руку, и тот пожал ее.
— Рад с тобой встретиться, — сказал Шептун. — Давай я зарою твою банку.
— Зачем? — поднял брови Гиббон. — Я сам где-нибудь выброшу.
— Это традиция. Просто на счастье. А с тобой побудет Маркус.
Кот моргнул, услышав свое имя.
— Годится, — сказал Гиббон. — Обещаю, с ним ничего не случится.
Шептун отошел в чашу. Быстро прокопав маленькую яму саперной лопаткой, он положил банку в нее и присыпал землей. Выпрямился, посмотрел на солнце, находящееся почти в зените. Несмотря на климатический пояс, зенит в Зоне иногда случался. Что-то в атмосфере преломляло лучи. Может, оттого здесь и стоит почти вечная осень.
Вдалеке блестел купол Заслона. Огромный сероватый щит, закрывающий центр, всегда блестел в полдень. Вызывающе искрился, привлекал внимание. Казалось, стоит протянуть руку, и она наткнется на мягкую, упругую материю, деликатно отталкивающую любого гостя. Одной Зоне было известно, что находилось под этим волшебным панцирем, который не брали никакие пушки.
— Какие же тайны ты скрываешь? — пробормотал сталкер.
Истошный визг прервал его размышления. Шептуна словно облили кипятком с головы до ног, с такой скоростью он подскочил на месте и повернулся. Он и не подозревал, что Маркус способен на такие звуки.
Прорываясь сквозь хлеставшие по лицу ветки, Шептун несся к скопищу камней. Рюкзак остался там, вместе с ножом в притороченных к лямке ножнах. Почти не сбавляя темпа, Шептун схватил с земли два камня — один для броска и второй для удара. Он не рисовал перед собою никаких образов поджидавшей его опасности. Знал, насколько губительны такие догадки. Нужно было импровизировать.
Выскочив на поляну, Шептун остановился. Продолжая сжимать камни в руках, расцарапав пальцы до крови, сталкер смотрел на место для привала, чувствуя, как на него наваливается ненавистная ему растерянность.
Гиббона не было. На камнях продолжали лежать его вещи — вещмешок, палатка. Тут же, в раскрытом состоянии, лежал перочинный нож. Все оставалось в том виде, в котором было пять минут назад.
Не считая того, что повсюду была кровь.
Кровь покрывала валуны, бурыми пятнами въедалась в землю. Ее брызги разлетались по всей площади каменного круга, но отсутствовали за его пределами. Словно что-то с огромной силой ударило сверху, строго вертикально, не тронув ничего, кроме человека.
Маркус, взъерошенный до невозможности, сидел на самом верхнем камне, поджав лапы и уши. Его глаза были полны ужаса, словно кот побывал в преисподней и по ошибке вышел из нее вниз, попав на новый уровень ада.
— Что здесь случилось? — спросил Шептун и сразу почувствовал себя глупо. Никто ему ответить не мог, и к тому же он не хотел бы получить ответ. Кто или что забрало Гиббона, как это произошло так быстро и бесшумно — знал один лишь Маркус.
Превозмогая тошноту, Шептун подобрался к коту поближе и снял его с камня. Дрожащий зверек тут же спрятал мордочку в складках его одежды.
— Как же так, Гиббон? — проговорил Шептун, ища глазами свой рюкзак. Тот был весь в крови.
Кое-как очистив его, сталкер со сжатыми губами вытащил кусочек мела. Маркус, уже находившийся в специально сшитом для него тряпичном мешочке, висящем на плече Шептуна, начал негромко завывать.
— Сейчас, малыш, сейчас, — сказал Шептун. — Осталось сделать самую малость.
Надев рюкзак на спину, сталкер обошел круг и подошел к нужному камню. Ему понадобилось время, чтобы найти ряд из пяти нарисованных палочек. Потерев их пригоршней сырой земли, сталкер мелом вывел рядом с палочками ясно заметный крест.
— Вот теперь все, — бормотал он. — Теперь все честно.
Маркус завыл громче. Шептун быстрым шагом пошел прочь от места трагедии, не оглядываясь. Он слишком хорошо знал, что кровяные пятна в Зоне быстро исчезают, и не хотел снова становиться свидетелем этого процесса.
Путь на базу клана был известен только самим «набатовцам». Для подобной конспирации оказалось недостаточно просто подобрать себе полузабытый уголок. Нужно было найти место новое, никому не известное. Первые сталкеры, начавшие сбиваться в мобильные группы по три-четыре человека, нашли путь сперва в глухую чащобу, куда почти не проникал солнечный свет, где обнаружили люк в старую, всеми позабытую канализацию, построенную здесь, видимо, для будущего административного здания. Затем, после короткого пути под землей, путник внезапно оказывался на поверхности, обнаружив, что находится внутри небольшой расщелины. Она образовалась с самого первого выброса, о чем свидетельствовали первые карты, оперативно составленные со спутника после образования Зоны. Но при выходе из расщелины становилось ясно, что вокруг понатыканы неизвестно как оказавшиеся здесь скалистые образования, нависавшие над головой, подобно торчащим из земли гигантским когтям. Это место так и назвали — Коготь. Оно напоминало огромную потухшую аномалию. Уже позже оказалось, что попасть сюда можно было и более простыми путями, но обосновавшиеся в Когте сталкеры не искали легких путей, чтобы не протоптать к убежищу новые дороги. Вопреки распространенным легендам, говорившим, что Коготь послужил причиной создания «Набата», это было не так — сталкеры, объединившиеся в группу, и стали теми, кто по случайности нашел скалистый участок, чьи выступы и пещеры были словно приспособлены для укрытия. Сталкеры решили водить в убежище только тех, кому доверяли. И пока что эта схема работала. Сверху, разумеется, база была видна как на ладони, но сталкеры не имели ничего против того, чтобы военные знали об их местоположении. Как раз весь план их жизнедеятельности замыкался на добровольных контактах с Барьером.
