Не будет преувеличением сказать, что за свою жизнь я повидал немало примечательных ландшафтов — от шпилей самой Святой Терры до северных сияний Фабулона, но панорама Периремунды была единственной в своем роде. Внизу, под нами, последние капли дождя исчезали, превращаясь в водяной пар, поднимаясь вновь вверх, чтобы сложиться в новые облака, никогда не достигая иссушенной поверхности мира, где голые, обожженные камни перемежались океанами зыбучих песков.
В какой-то момент мы пролетали над песчаной бурей, такой, что содрала бы плоть с костей незащищенного человека за считаные секунды и достигала нескольких километров в высоту, но все равно оставалась настолько далеко внизу, что казалась лишь тонкой пленкой пыли, несомой по поверхности планеты. Режущие глаза вспышки электрических разрядов блестели и сверкали глубоко в ее сердцевине, зловеще вторя звуковой волне, остающейся за нашим быстро несущимся вперед воздушным судном. И во всех направлениях до самой границы видимости поднимались колонновидные скалы, отделенные друг от друга десятками или сотнями километров, стоящие одиноко и гордо, подобно стволам некоего необъятного окаменевшего леса.
Их вершины сверкали и бурлили жизнью, что составляло безоговорочный контраст с величественной пустотой, их окружающей. Когда путь наш пролегал неподалеку от какого-нибудь из этих плато, мне удавалось рассмотреть леса и озера, холмы и долины и те признаки человеческого жилья, которые невозможно было спутать ни с чем, и все это было похоже на вивариумы, которые иногда держат любопытные дети.
За время нашего путешествия мы пересекли или миновали десяток или около того этих примечательных пиков, хотя большинство из них пронеслись мимо настолько быстро, что у меня едва ли было время разглядеть какие-либо детали. Местность на некоторых из них была сравнительно открытой и, похоже, давала кров каким-то сельскохозяйственным общинам, в то время как другие будто бы полностью заросли лесом, задушенные таким обилием перепутанной растительности, которое пришлось бы по нраву лишь катачанцу. Некоторые, как мне показалось, были заселены людскими сообществами, застроены небольшими городами, в то время как другие, шириной не более километра, казались совершенно необитаемыми.
Откуда-то я припомнил статистические данные о том, что примерно восемнадцать тысяч подобных плато, разбросанных по поверхности планеты, обитаемы,[9] и содрогнулся при мысли о логистических проблемах, которые этот факт подразумевал для сил Имперской Гвардии, разворачивающихся для их защиты.
Даже будучи разбитыми на отдельные отряды, что есть полный абсурд, наши полки не будут в состоянии защищать и малой части этих поселений. Все, что нам оставалось делать, — это ждать и надеяться, что наши враги проявят себя открыто там, где мы сможем собрать против них наши силы воедино. Конечно же, надежда на это была весьма жалкой, если только противник знает свое дело, а то немногое, что нам известно о нем на данный момент, говорило, что знает. Если какая-то планета когда-либо и приближалась к идеалу места для ведения партизанской войны, то это была именно Периремунда.
Возможно, и к лучшему, что у меня не нашлось времени, чтобы предаться подобным пессимистическим размышлениям. Юрген наконец приподнялся из кресла с вопросительным и полным надежды выражением лица.
— Вы полагаете, мы прибываем, сэр? — спросил он.
Я кивнул и отозвался:
— Должно быть, так.
В подобном мире могло существовать лишь несколько по-настоящему урбанизированных мест, и я сомневался, что остальные настолько же плотно застроены, как Принципиа Монс. Слабая дрожь пробежала по корпусу нашего маленького кораблика, когда он начал замедляться, позволив скорости движения стать меньше, чем скорость исходящей звуковой волны, и рев двигателей стал басовитым. Мы могли созерцать открывшийся город, пока шаттл медленно снижался, направляясь к посадочному полю.
Принципиа Монс был во многих отношениях приятно узнаваем, поскольку всю поверхность плато покрывал расползшийся во всех направлениях лабиринт жилых построек, мануфакторий, храмов и других подобных строений, которые можно увидеть на подлете к любому достаточно густо населенному городу Империума. Несколько открытых участков оставались незастроенными, в основном возле крутого обрыва, который являл собой границу этого примечательного города, похожего на орлиное гнездо. По периметру города было разбито с полдюжины парков, а еще один находился почти в самом центре, окружая нечто, что выглядело как укрепленный замок,[10] но в целом местечко это казалось целиком и полностью урбанизированным.
Когда мы приблизились, я смог разглядеть, что верхний километр или около того каменного столба был источен, подобно сотам, туннелями, выходившими наружу строениями и индустриальными зданиями, что лепились прямо к каменной стене. В целом все это производило такой эффект, который не мог не вызвать ассоциации с миром-ульем, и при этой мысли я ощутил слабый, но теплый намек на ностальгию.[11]
Впрочем, долго это ощущение не продлилось, быстро сменившись осознанием того, что, несмотря на возвышенное положение, планетарная столица обладает подземным «чревом», которое могло бы дать фору обычным городам. Как свидетельствовал мой опыт, смутьяны склонны кучковаться в подобных подземных лабиринтах, подобно тому как мусорные крысы тяготеют к сточным трубам, и уж когда им удается там угнездиться, вытравить их оттуда — работенка, достойная самого Хоруса.
Впрочем, это не моя проблема, строго сказал я себе, потому как более чем достаточно нахлебался подобного на Гравалаксе и Симиа Орихалке. В любом случае мое место было с 597-м на Хоарфелле, который, как бы холоден и неприветлив ни был, по меньшей мере имел то преимущество, что нижних уровней, благоприятных для разведения еретиков, на нем не наблюдалось. Впрочем, времени на дальнейшие подобные размышления у меня не осталось, поскольку внезапно возросшее давление на позвоночник сообщило о том, что включились маневровые двигатели, и уже через несколько минут мы снова были на твердой земле, к красноречивому, хоть и невысказанному, облегчению Юргена.
На посадочной площадке нас встретил свежий ветер, слегка окрашенный ароматами сгоревшего прометия и остывающего металла, но, несмотря на это, приятный, и я рефлекторно зажмурился. Солнце еще не касалось горизонта, и, хотя первые краски заката начали расцвечивать облака над нами, светило все равно казалось ослепительным по сравнению с безрадостным сумраком снеговых облаков, укрывающим Дариен. Веяло приятным теплом, и я расстегнул шинель, стараясь держаться подветренной стороны от Юргена. Я служил с ним вместе уже достаточно долгое время, дабы понимать, что за внезапным потеплением последует его телесный запах. Кинув взгляд окрест и сориентировавшись в обстановке, я отметил:
