Курт отстегнулся и слегка всплыл над креслом. Ухватился за многочисленные рукоятки, торчащие отовсюду, извернувшись, двинулся к выходу.
– Да, фанен-юнкер…
– Слушаюсь, Брат-командир!
– Потише… На таких кораблях, как наш, орать не принято. Я понимаю, что для вас первый боевой вылет – праздник. Но все же на флоте существует устав. И парадную форму на борту тот не предусматривает. Надеюсь, что в следующий раз вы появитесь в рубке одетым, как положено.
Лицо юноши залила густая краска, и он четко отдал честь, забыв, что находится в невесомости. От резкого движения тело изменило траекторию, и Курт больно треснулся макушкой о потолок. Но хотя от сильного удара едва не прикусил язык, а из глаз от неожиданной обиды брызнули слезы, тем не менее ответил:
– Виноват, Брат-командир! Больше не повторится.
Тот махнул рукой:
– Идите к себе, фанен-юнкер. Пока вы всю рубку не разнесли своей черепушкой. Похоже, что она у вас слишком твердая…
Позор!.. Оказавшись в каюте, Курт с размаха врезал кулаком по переборке и взвыл от острой боли. Так оскандалиться в первый же день, в первый полет! Наверняка уже ему и кличку придумали. Ну свалился без задних ног! Все равно нужно было переодеться! Все усталость…
Юноша сидел, пристегнувшись к койке, и тихо, почти беззвучно подвывал сквозь стиснутые зубы, размышляя о будущем. Нет, все же Брат-инквизитор не зря послал на этот люгер. Видимо, разглядел своим всевидящим взором его полную непригодность к службе на настоящих, больших кораблях… Позор флота! Позорище семьи фон Вальдхайм! Позорище…
Курт затряс в воздухе жутко болевшей рукой, потом ухватил тюбик с медицинским клеем и залил ссадины слоем лекарства, стараясь, чтобы тот не поплыл в воздухе мелкими шариками. К собственному удивлению, это ему удалось. Обождав пару минут, чтобы эмульсия схватилась, расстегнул пуговицы, аккуратно сложил парадную форму в чемодан. Теперь она ему очень долго не понадобится. До Фобоса – почти неделя. А там – пути Господни неисповедимы…
Парень стиснул зубы. Пусть он начал службу с инцидента, но видит Бог наш, Иисус Христос, и мать его, Непорочная Дева Мария, что все допущенные ошибки Курт исправит! И настанет день, когда все будут с гордостью и завистью говорить о нем…
– Командир, стоило ли так унижать пацана? – Штурман, летавший с Алексом уже пятый год, взглянул на Брата, оторвавшись на мгновение от экрана радара. – Ты думаешь, из него будет толк?
– Кто знает!..
Штурман передернул плечами.
– Я сам таким был. – Чуть усмехнулся краешком губы: – Помнишь, как меня маневр на толчке застал?
Рыцарь рассмеялся. Тогда от резкого поворота штурмана сорвало с вакуумного унитаза, и все то, что тевтон изверг из себя, всплыло и размазалось ароматным слоем по мундиру. Новичок долго не мог избавиться от запаха и от прозвища «Вонючка»… Впрочем, пожалуй, Ганс прав. Не стоило так давить на сосунка. Ладно… Приказы командира не обсуждаются. Алекс вздохнул:
– Посмотрим. Там видно будет. Что у нас на пути?
Штурман мгновенно обернулся к радару:
– Пока – чисто. Идем строго по маякам. Груз ведет себя на удивление послушно. Так что проблем не предвидится. Предупреждений о смещении астероидных потоков в коридор тоже не поступало.
– Хорошо. Надеюсь, дотопаем до планеты без эксцессов и происшествий.
– Тоже на это надеюсь, командир.
– Когда прибудем, отправлю парня сопровождать груз. Он еще не привык к космосу, поэтому пусть пощупает ногами новый мир. Только на пользу пойдет. А то привык, понимаешь, считать Тевтонию единственным достойным местом во Вселенной.
Штурман вновь улыбнулся в густые усы и наклонился к панели управления вычислителем, пряча усмешку…
– Что-то наш канонир совсем приуныл! – заявил во всеуслышание механик, входя в столовую.
Свободные от вахты члены экипажа, склонившись над тарелками, промолчали. Впрочем, крыть было нечем – парень замкнулся в себе буквально за считаные часы. Под глазами появились темные круги, будто он третью ночь обходился без сна. Аппетитом новичок тоже не отличался. Так, покрутит ложкой в тарелке зуппе, молча погрызет армейский сухарь – и все. Ну еще выпьет два стакана компота или другого питья. Больше ничего. И – молчит. Только строго уставные «так точно» и «никак нет». Будто никого не видит или считает окружающих ниже себя, а потому брезгует общением.
Командир уже, откровенно говоря, считал дни до прибытия на орбитальную станцию, чтобы отправить фанен-юнкера на планету вместе с контейнером, поскольку откровенно начинал опасаться либо вызова молодого канонира на дуэль кем-нибудь из стариков, либо обычного простонародного мордобоя, чем иногда грешили ветераны, устраивая «темную». Впрочем, пока обходилось, и слава богу!
Курт точно с таким же нетерпением ожидал конечного пункта назначения, поскольку надеялся, что там ему удастся подать рапорт на списание из-за непригодности. Конечно, это крест на всей карьере и несмываемый позор, но… Лучше уйти самому, чем, если что случится, – не дай, конечно, Дева Мария! – то из-за собственной некомпетентности подвести, а то и стать виновником гибели этих людей.
Парень сутками зубрил наставления, переворошил все специальные справочники в поисках решения самых невероятных боевых задач. Правда, об этом практически никто не знал, кроме, естественно, штурмана и командира, в чьем непосредственном ведении находились данные агрегаты. Просматривая результаты, показанные на тренажерах, офицеры восхищенно цокали языками, сожалея о том, что с юношей все же придется расстаться. Ну не останется такой ас на их корыте! Штурман даже по просьбе Алекса побеседовал с ветеранами люгера, убеждая их потерпеть до Фобоса, конечной точки их путешествия…
Между тем все шло как обычно. Миновали тщательно охраняемый многочисленными «чистильщиками» проход в сплошном астероидном облаке, окружающем Тевтонию. Когда же люгер вышел в чистое пространство, заработали наконец основные двигатели, неся тупорылое туловище, усеянное клюзами торпедных аппаратов, к своей цели – большой, окруженной тремя спутниками, второй населенной планете в системе Солейля.
Сам полет прошел без проблем, если не считать того, что под конец рейса командир забеспокоился уже всерьез – фанен-юнкера в прямом смысле шатало от недосыпа, недоедания и плохо скрываемого отчаяния. Курт молчал, стиснув зубы, но легко было догадаться, что парень до ужаса боится списания с люгера. Ведь это был его первый боевой полет в космосе, и если его выгонят, то больше чистых, не моргающих звезд ему не видать…
