– Здорово, Маша, – принюхавшись, поприветствовал он Манду. – Молодец, что не насрала. Так, давай, спекулянт, выходи, знакомиться будем.
Дежурный отпер обезьянник, я тепло распростился с Мандой и проследовал в кабинет.
– Так, – приступил к своим обязанностям Сугробов, – на тебе бумагу, подписывай.
– Что за бумага? – спросил я, – и зачем понадобилась моя подпись?
– Стоять на перехвате хочешь? – вместо ответа спросил Сугробов. – По глазам вижу, что хочешь, сучий сын.
– Хочу, – не стал я скрывать.
– А в тюрьму хочешь? – участливо осведомился Сугробов.
– В тюрьму – нет, – сказал я искренне.
– Тогда подписывай, – подытожил он, – и стой спокойно.
– Да что подписывать-то?
– Заявление, что согласен стать добровольным сотрудником угрозыска шестого отделения и сообщать о происходящем у магазина.
– А поконкретней можно? – въехал я в соответствующие тонкости.
– Конечно, можно. Вот, например, принесут рыжьё, иконы, антиквариат, ты сразу беги к телефону и звони – скажешь, что было и кто взял, мы сразу приедем.
– И всё?
– И всё.
– Попрощаться пришёл, мужики, – покаянно сказал я, возвращаясь к букину. Больше не приду.
– Чего так? – лениво спросил Коляныч.
– Стучать подписался, – скорбно признался я.
Присутствующие заржали.
– Мудила, мы все стучим, – оторжавшись сказал Коляныч, – без этого нельзя.
– Как же так? – опешил я. – На кого?
– Ну не друг на друга же. Короче, не кипяшись. Увидишь – поймёшь.
Случай увидеть и понять представился уже на следующий день.
Магазин закрывался на обед, перехватчики разошлись, лишь один я замешкался, и ко мне подвалили два сильно нелицеприятных гражданина.
– Котлы берёшь? – спросил тот, что попротивней.
– Какие котлы? – попытался отлынить я. – Здесь не котельная.
– Часы, фраер, – уточнил тот, что поприличнее.
– Нет, спасибо, – отказался я, – часы не беру.
– Берёшь, гнида, – заверил противный, – за пятнаху отдаём. Сказав это, он извлёк из кармана часы фабрики «Победа», пошарпанные, без циферблата и минутной стрелки.
– Не беру, – заупрямился я.
– А не возьмёшь, мы эти часы тебе в жопу засунем, – пообещал противный.
– Понял, – сказал я. – Тогда беру. Три рубля.
– Четыре, – сказал приличный. – На водку.
– Уговорили, – согласился я, заплатил четыре рубля, забрал часы и побежал стучать.
Сугробов не обманул. Оперативники были на месте меньше, чем через пять минут. Им-то я и сдал под расписку несчастную «Победу», которая ко всему не заводилась.
– Хороший внештатник – мёртвый внештатник, – сказал деревенского вида сержант, брезгливо засовывая конфискат в полиэтиленовый пакет. – Барабан, блядь…
– Служу Советскому Союзу! – хотел отрапортовать я, но в последний момент сдержался.
Этой новеллой я заканчиваю серию. И посвящена новелла тем, кто находится по другую сторону барьера – потребителям. Среди них встречались личности ещё более одиозные, чем перехватчики.
Ёбнутая приходила к «Старой книге» каждый божий день. Завидев её, стоящий снаружи перехват срочно ретировался вовнутрь. Суеверные трижды сплёвывали, отгоняя нечистую, прочие покорялись неизбежности. Ёбнутая налетала на магазин смерчу подобно.
– Книги есть? – подбоченившись, отклячив зад и выпятив сиськи, неотвратимым кошмаром нависала она над перехватчиком. – Есть книги, спрашиваю, ёбаный ты спекулянт, чтоб ты сдох?
– Нету, – отважно лгал пойманный с поличным. – Завтра, завтра приходи.
– Есть, падла! – восстанавливала истину Ёбнутая. – По глазам вижу, что есть, обезьяна бесстыжая. Показывай, сволочуга.
Понимая, что отвертеться не удастся, жертва обречённо извлекала из портфеля или сумки первую попавшуюся книгу.
– Сколько? – азартно орала Ёбнутая. – Сколько за книгу, ссученный твой рот?
– Рубль, – покорно признавался спекулянт. – Для тебя рубль. – На самом деле цена не имела значения, дальнейший спектакль проходил по однажды установленному и никогда не меняющемуся сценарию.
– Скоооо-лькооооо!? – вздымала тощие руки к небу Ёбнутая. – Сколько ты сказал, мерзавец?
– Рубль, – терпеливо повторял книговладелец.
– Сам читай за рубль, блядский сын, – выдавала Ёбнутая свою коронку, – суки вы все немытые, пиздострадальцы хуевы.
Высказав таким образом своё отношение к проблеме книжного дефицита, Ёбнутая разворачивалась и гордо покидала поле боя, чтобы неминуемо возвратиться назавтра.
В отличие от Ёбнутой, Занудный никогда не сквернословил, но появлялся так же, как она, ежедневно.
– Что имеется из книг, молодые люди? – произносил дежурную фразу Занудный в ответ на предложение идти на хуй, поступающее от присутствующих при его приближении.
– Для тебя – залупа конская, – удовлетворял перехват любопытство потенциального покупателя.
– Меня интересуют книги по списочку, – игнорировал Занудный скудный перечень ассортимента, состоящий из одного, мало относящегося к литературе предмета. – Вот -двенадцатый томик Дюма, третий Майн Рида…
– Хватит, хватит, – перебивали Занудного, список которого все давно знали наизусть. – Ничего нет, гуляй отсюда.
– За Дюма дам шесть рубликов, – гнул своё Занудный, – за Майн Рида – пятёрочку.
– Слушай, ну ты хоть когда-нибудь способен уяснить, что Майн Рид стоит не пятёрочку, а тридцатку? – совестили Занудного. – Ну, заебал же, сколько можно?
– А я дам пятёрочку, – проявлял твёрдость характера Занудный. – Тридцатку не дам, а пятёрочку – с дорогой душой.
Занудный проводил у магазина с полчаса. Напомнив присутствующим, что если появятся книжечки из списочка, то они интересуют, он обещал непременно прийти завтра и откланивался. Занудный держал своё слово крепко – на следующий день он являлся и начинал программную беседу.
– Что имеется из книг, молодые люди? – блеял Занудный, интеллигентно смахивая носовым платком перхоть с облезлого воротника поношенного пальто.
В отличие от двух предыдущих персоналий, Озабоченный пользовался всеобщей любовью и уважением. Появлялся он, к сожалению, редко, но за каждый заход уносил с собой столько макулатуры, на сколько хватало денег.
– Про еблю есть? – жизнерадостно орал Озабоченный, выскакивая из подкатившей к самым дверям букина инвалидной машины и воинственно размахивая костылём.
– Есть, есть, – утешали его перехватчики. – Вот Рабиндранат Тагор – чрезвычайно ебливый писатель.
– Сколько? – орал Озабоченный. – Беру. Ещё есть?
