– Сейчас легко говорить. – Он придвинулся так близко, что археолог ощутила его дыхание. – Вы всерьез думаете, что мы можем замести под ковер подобное происшествие? Бюро правонарушений уже дышит нам в затылок! На Земле в последнее время слишком уж много аварий и иных несчастных случаев. Бюро только и ждет возможности кого-нибудь наказать в назидание остальным, пока не стряслось что-нибудь полномасштабно идиотское.
– Мне жаль, что так вышло с мальчиком…
– Ожье, это признание вины? Если да, то все будет гораздо проще.
– Нет! – произнесла она дрожащим голосом. – Никакое не признание! Я всего лишь сказала, что мне жаль. Слушайте, я могу поговорить с родителями?
– Ожье, я полагаю, из всех жителей Солнечной системы в последнюю очередь они хотят видеть вас.
– Я всего лишь имею в виду, что мне не все равно, что я сопереживаю им.
– Переживать надо было перед тем, как рисковать жизнями в обмен на бесполезный артефакт.
– Бесполезный?! – возмутилась она. – Что бы ни случилось внизу, ради него стоило рисковать! Да кто угодно в Бюро древностей скажет вам то же самое!
– Ожье, показать вам газету? Вашу бесценную находку?
Газета лежала у него в кармане. Да Силва вынул ее, протянул Ожье. Она взяла дрожащими пальцами, чувствуя, что надежда рушится и сменяется страшным разочарованием. Как и мальчик, газета умерла. Строчки смешались, наползли друг на друга, будто расплавившийся узор глазури на торте. Прочитать что-либо было невозможно. Иллюстрации и реклама стали статичными, краски слились, уподобив их абстракционистским наброскам. Наверное, крошечный генератор, питавший «умную бумагу», был на последнем издыхании, когда Ожье вынула газету из машины.
Она вернула Да Силва бесполезный кусок бумаги, издевку, в которую превратилась ценнейшая находка.
– Вижу, мои дела по-настоящему плохи, – сказала археолог Верити Ожье.
Флойд вырулил в проулок между высокими зданиями. Уже несколько лет не бывал на улице Поплье, и в памяти остались только вывороченная брусчатка, заколоченные окна и нищие старьевщики. Теперь улицу хорошо заасфальтировали, все припаркованные автомобили были моделями пятидесятых годов: низкие, энергичные, выпукло-мускулистые, будто припавшие к земле пантеры. Фонарные столбы сверкали новой краской. Заведения на первых этажах – все уютные, неброские, стильные: часовщики, дорогие букинисты, изысканные ювелиры. Один магазинчик продавал карты и глобусы, другой – перьевые ручки. Смеркалось; прямоугольники желтого теплого света окон легли на проезжую часть и тротуар.
– Вот двадцать третий номер, – сообщил Флойд, останавливая машину вблизи дома, указанного Бланшаром. – А вон туда она, наверное, упала. – Он кивнул на недавно отмытый участок тротуара. – Должно быть, с одного из балконов над нами.
Кюстин выглянул из бокового окна:
– На всех балконная решетка в порядке. И непохоже, чтобы недавно ремонтировали или перекрашивали.
Флойд потянулся назад, и Кюстин вручил ему шляпу и блокнот.
– Посмотрим.
Когда они вышли из машины, из дома появилась маленькая девочка в стоптанных черных туфлях и замызганном платье. Флойду сразу захотелось подозвать ее и расспросить, но слова застряли в глотке, когда он увидел лицо. Даже в сумерках было заметно, насколько оно уродливо, обезображено болезнью или увечьем. Флойд провожал ребенка взглядом, пока тот не скрылся в темноте. Вздохнув, он решительно подошел к парадному, из которого вышла девочка, подергал застекленную дверь – закрыто. Рядом увидел панель с именами жильцов и кнопками звонков. Он нашел фамилию «Бланшар» и надавил кнопку.
Из-за решетки немедленно донесся голос:
– Мистер Флойд, вы опаздываете.
– Наша встреча отменяется?
Вместо ответа зажужжало в двери. Кюстин толкнул ее – открыта.
– Посмотрим, что из этого выйдет, – предложил Флойд. – Обычная схема: ты сидишь, я разговариваю.
Так у пары детективов получалось лучше всего. Флойд давно обнаружил, что его не совсем идеальный французский придавал собеседникам ложное чувство уверенности, успокаивал – и зачастую подстрекал выболтать то, что в другой ситуации они оставили бы при себе.
Сразу за коридором начиналась лестница, по которой друзья поднялись на третий этаж. Они остановились на лестничной площадке. Три двери, выходящие на нее, были закрыты, четвертая – слегка приоткрыта. Электрический свет из нее освещал потертый ковер на площадке. В щели показался глаз.
– Месье Флойд, сюда, пожалуйста.
Щель расширилась, пропуская Флойда и Кюстина в гостиную. Снаружи едва завечерело, но окна уже были зашторены.
– Это мой партнер Андре Кюстин, – представил Флойд. – Поскольку мы расследуем убийство, я думаю, две пары глаз и рук лучше одной.
Бланшар вежливо кивнул обоим.
– Не хотите ли чаю? Чайник еще горячий.
Кюстин открыл было рот, но Флойд, вспомнив о том, как мало времени осталось до встречи с Гретой, заговорил раньше:
– Месье, это очень любезно с вашей стороны, но лучше мы сразу займемся расследованием. – Он снял шляпу и уложил ее на шахматный столик. – Итак, с чего вы хотите начать?
– Я думал, вы примете на себя руководство, – заметил Бланшар, направляясь к входной двери, чтобы закрыть ее.
Образ, нарисованный воображением при разговоре по телефону, оказался приятно точным. Худой, за шестьдесят, с крючковатым носом, поддерживающим очки с узкими, как полумесяц, стеклами. На голове то ли ночной колпак, то ли феска. Стеганый халат прикрывает полосатую пижаму. На ногах теплые тапки.
– По мне, лучше вернуться к самому началу, – сказал Флойд. – Расскажите про американскую девушку. Все, что знаете.
– Она снимала квартиру, платила своевременно. – Бланшар завозился у огромного камина в стиле ар-деко, тыча кочергой в пепел.
С книжной полки смотрели самоцветными глазами две совы – упоры для книг. Флойд и Кюстин неловко примостились на софе.
– Это разве все? – спросил Флойд.
– Она жила здесь три месяца – до самой смерти, – сказал Бланшар, посмотрев на них. – Поселилась двумя этажами выше. Она предпочла бы пониже – как я уже говорил, не любила высоту, – но других свободных квартир не нашлось.
– Она жаловалась на это? – спросил Флойд, разглядывая стены.
Там в ряд выстроились африканские маски и охотничьи трофеи. Похоже, пыль с них не стирали никогда. Рядом с дверью висел фотопортрет: красивая молодая пара на фоне Эйфелевой башни. Одежда и слегка напряженное выражение лиц давали понять, что снимку по меньшей мере лет пятьдесят. Флойд изучил лицо парня и сравнил с лицом пожилого джентльмена.
– Да, она жаловалась мне, – сказал Бланшар, опускаясь в кресло. – Но не как домовладельцу.
– Я полагал, вы…
– Да, она не знала, что снимает квартиру у меня. Никому из жильцов не известно, что хозяин – я. Они платят через посредника.
– Странное устройство дел, – заметил Флойд.
– Но очень полезное. Я получаю и официальные жалобы, и неофициальные – просто болтая с жильцами при встрече на лестнице. Американская девушка никогда не жаловалась письменно, но при встречах обязательно пеняла на неудобство.
Флойд глянул на партнера, потом снова на Бланшара:
– Месье, как ее звали?
– Сьюзен Уайт.
– Она была замужем?
– Кольцо не носила и никогда не говорила о муже или женихе.
Флойд сделал запись в блокноте.
– Она упоминала, сколько ей лет?
– Не упоминала, но вряд ли больше тридцати пяти. А может, и тридцати. Сказать трудно. Она не носила так много косметики, как другие молодые женщины, здешние жилицы.
– Она не говорила, чем занималась до того, как приехала сюда? – спросил Кюстин.
– Я знаю лишь то, что она из Америки и умеет обращаться с пишущей машинкой. Да, мне стоило раньше сказать про машинку…
– Из какого штата? – спросил Флойд, вспомнив, что Бланшар в телефонном разговоре затруднился с ответом на тот вопрос.
– Дакота. Я вспомнил точно. Она сказала, что это слышится по ее акценту.
– Так она говорила с вами по-английски? – спросил Флойд.
– Только когда я об этом просил. Ее французский был как ваш.
– То есть безупречный, – улыбнулся Флойд. – Для иностранца, конечно.
– А что мадемуазель Уайт делала в Париже? – спросил Кюстин.
– Она никогда об этом не заговаривала, а я никогда не спрашивал. Но деньги, несомненно, не являлись проблемой. У нее могла быть работа, но с крайне нерегулярным посещением.
Флойд перевернул страничку блокнота, с силой потер пальцем, чтобы замарать чернилами сделанную ранее запись.
– Похоже на туристку, решившую провести несколько месяцев в Париже, а потом двинуться дальше. Вы не против, если я спрошу, как вы познакомились и насколько далеко зашли ваши отношения?
– Они были совершенно невинными. А повстречались мы в Лоншане.
– На скачках?
– Да. Вижу, вы заметили фотографию со мной и покойной женой.
