Тем не менее югославы все-таки понесли бòльшие потери, чем рассчитывали. Их лучшие части оказались обескровлены и растянуты, снабжение топливом и боеприпасами нарушено, в тылах осталось множество очагов сопротивления. В такой ситуации наступление на северном направлении вряд ли может быть продолжено.
Однако вызывает сомнения и возможность контрнаступления сил Альянса. Войска, принявшие на себя основной удар Ильина, отступают к местам перегруппировки на территории Венгрии и восточной Австрии. Им могут понадобиться недели, чтобы восстановить боеспособность. А резервы, достаточные для отвоевания потерянных территорий, у Альянса сейчас вряд ли найдутся. Особенно с учетом готовности многих центральноевропейских общин к сепаратному миру с ЮНР. Полностью укомплектованные 2-ая и 3-ая аэромобильные бригады ЦЕА, базирующиеся в районе Триеста, вряд ли пойдут в бой — Пирелли со свойственной ему осторожностью оставит ее прикрывать Турин.
Южное направление. Здесь Ильин решил повторить успех Бургасской операции 75-го с высадкой десантных войск глубоко в тылу врага. Эту тактику нельзя назвать удачной уже по той лишь причине, что десантные войска понесли большие потери от зениток Альянса еще в воздухе. Сильная 15-тысячная группировка войск Альянса в районе Тервела попала в тактическое окружение, однако едва ли у ЮНР хватит сил для завершения ее разгрома. По непроверенной информации, ударной подводной лодке Альянса удалось серьезно повредить тяжелый вертолетоносец «Илья Муромец», который играл важную роль в обеспечении десантной операции. Однако официальные источники в ЮНР эту информацию отрицают.
Общий итог первого этапа операции — переменный успех.
Знаю, почему, но мне было неприятно читать этот обзор. Он был написан, должно быть, каким-то толстяком, умостившим задницу в мягком кресле где-нибудь в теплой уютной квартире в Окленде или Сиднее. Миллионы таких же, как он, сытых обывателей, читают такие вот статьи и передают их из уст в уста за обедом или чашечкой кофе, ничуть не задумываясь о том, что стоит за стройными рядами ладных слов.
«Операция». «Наступление». «Потери». «Переменный успех».
Эти слова звучат так, будто речь идет о компьютерной игре или о шахматной партии. Чьи-то холеные пальцы аккуратно берут пешку и снимают ее с доски. Юниты исчезают с карты. В верхнем правом углу экрана игрок безучастно следит за статистикой, думаю, не начать ли ему с последнего сохранения, или, может, пора пойти помочиться.
Могут ли они представить себе, каково это — пережить это? Чувствовать, как дрожит под ногами земля. Видеть отражение пламени в испуганных глазах матери. Сидеть, съежившись, в углу большого шумного зала, обхватив руками рюкзак со всеми своими пожитками, среди чужих людей, и слушать в ухе монотонный голос компьютера, сообщающий, что ни один абонент больше не может принять твой звонок.
«Стоит ждать больших потерь среди гражданских», — прагматично написал Prometheus. Будь он проклят.
Народу в аэропорту прибывало. На смену тем, кого война здесь застала случайно, пришли те, кого война сюда пригнала. Первые были целеустремленные, деловые, аккуратно одетые и с небольшими чемоданчиками. Вторые — мрачные, изможденные, увешанные здоровенными сумками, сиротливо озирающиеся по сторонам. Их было очень много.
В первые дни аэропорт Сент-Этьена без каких-либо ограничений принимал самолеты с людьми, эвакуированными из зоны боевых действий. В результате терминал А, рассчитанный на одновременное нахождение в нем не более чем пяти тысяч пассажиров, наполнился втрое большим количеством беженцев, у многих из которых, как и у меня, не было билетов ни на какой другой рейс.
Пришлось позабыть о том, как в первую ночь я вольготно разлегся на трех сиденьях — даже за одно сиденье в зале ожидания теперь могла разыграться самая настоящая потасовка. Люди сидели и лежали прямо на полу, на сумках и покрывалах. Тут и там раздавались чьи-то истеричные всхлипывания, детский плач, шумные ссоры и толкотня. Люди доставали из сумок захваченное на скорую руку из дому съестное.
Администрация аэропорта поначалу мужественно пыталась сохранить радушие. В первый день по терминалу даже ходили мило улыбающиеся сотрудницы в сине-золотой униформе, предлагая всем желающим бесплатную чистую воду в пластиковых бутылках, чай из термосов и теплые пледы. Из динамиков на стенах постоянно доносились доброжелательные обращения, записанные живым человеческим голосом, преисполненным сочувствия и желания помочь.
Однако вместе с количеством беженцев росла и обеспокоенность руководства аэропорта по поводу грозящего международному транспортному узлу грандиозного коллапса. Чистенький современный терминал А очень быстро превращался в подобие бивака кочевников. Роботы-уборщики не справлялись с работой. Градус напряжения постоянно возрастал. Уже на второй день улыбающиеся сотрудницы исчезли, а в динамиках все чаще раздавались вежливые, но строгие призывы к пассажирам сохранять чистоту, спокойствие и порядок.
В ресторанах быстрого питания, у пищевых автоматов и возле кулеров с водой образовались огромные очереди. Тут и там вспыхивали скандалы. Оказалось, что многие люди не имеют чем расплатиться за еду и воду, так как их финансовые счета оказались заблокированы.
Благодаря дальновидности родителей, заблаговременно подготовивших мой отъезд, мой финансовый счет был открыт в одном из крупных банков Содружества наций. Однако не всем повезло так, как мне. Многие беженцы не имели за душой ничего, кроме местной неконвертируемой валюты, не имеющей хождения за пределами их общины. Объяснить им, что их «деньги» — это просто бумажки, а «кредитные карточки» — куски пластика, было нелегко. Никто не желал признавать себя нищим.
«В целях безопасности» все заведения быстрого питания в терминале А были закрыты. Свет в них погас, персонал куда-то подевался, а аккуратные столики со стульчиками скрылись за защитными роллетами и бронированными стеклами. Народ обиженно поглядывал на надписи «Заведение не работает» и временами ломился в запертые двери. Прохладный голос компьютера оповещал через динамики, что «к услугам пассажиров больше полусотни современных пищевых автоматов, которые принимают все основные валюты мира».
Народ возмущался, лютовал и даже колотил кулаками в пищевые автоматы. Сотрудникам службы безопасности аэропорта не раз и не два приходилось вмешиваться в ситуации, в которых пахло серьезной потасовкой.
Сотрудников СБ стало заметно больше. Они ходили группами по четыре-пять человек, в черной униформе с бронированными жилетами, и в шлемах. Вдоль бедер свисали длинные резиновые дубинки, а в поясных кобурах находились электрошоковые пистолеты, которые, в случае необходимости, способны были быстро урезонить смутьянов. Однако в глазах охранников, окидывающих пристальными взглядами толпу, читалась тревога. Это сотрудники частной охранной компании, которые привыкли задерживать единичных нарушителей, воришек, пьяниц и дебоширов, а не подавлять массовые беспорядки. А судя по ропоту, который доносился им вслед, ситуация становилась опасной.
— У тебя все там в порядке, Димитрис? — тревожно спросила Дженни во время очередного созвона.
— Конечно, — соврал я.
Ноги, поясница и спина затекли после того, как я провел ночь в сидячем положении. Кроме того, пока я спал, кто-то расстегнул молнию на моем рюкзаке и вытащил кое-что из личных вещей. Но это были мелочи по сравнению с теми лишениями, которые испытывали многие люди вокруг меня. Кроме того, мужчинам не пристало жаловаться, как бы плохо им ни было. Я старался почаще вспоминать о том, через что прошли мои мама с папой двадцать лет назад. По сравнению с этим мое нынешнее положение казалось просто чудесным.
— Тебе удалось связаться с кем-нибудь из своих?
— Нет, Джен. Связи в том регионе нет вообще. Я читал, что нацисты применили электромагнитное оружие, после которого все вышки и спутники повыходили из строя.
— Кошмар. Но я уверена, что с твоей мамой все хорошо.
