Ознакомительная версия.
– Все проверили, – сообщил он бодро. – Срослось хорошо!.. У тебя сильное воспаление, так что заживление на высоте, поздравляю. Правда, случилась небольшая… В общем, непредвиденное. Обычно, как сам знаешь, после операции порченая половинка дохнет и рассасывается, а здоровая разрастается и принимает на себя те функции, которые раньше были у неправильной…
– А что у меня?
Он развел руками.
– У тебя отмерла здоровая, а испорченная начала разрастаться. Так еще ни разу не случалось, но вообще-то статистики у нас пока что нет… Знаешь, получилась не совсем искусственная ДНК, она твоя родная, но такие в природе не встречаются. Сейчас спешно ищем вариант, как остановить ее преступную деятельность… Думаю, через недельку операцию можно будет повторить.
– Да я хоть сейчас, – ответил я жалко. – Чувствую себя так же хреново, но не хуже, чем было.
Он помялся, ответил, отводя взгляд:
– Сейчас мы сами не готовы, дружище. Ты же знаешь, сколько надо сделать до того, как. Куда там ювелирам и всяким там златокузнецам до нашего левла!
– Блин, – прошептал я, – ну что за хрень… Почему это со мной…
Он сказал веско:
– Природа мудра, друг мой. Мы – последние в многомиллиардной цепи существ, абсолютное большинство которых погибло в самом начале пути, еще не добравшись даже до половой зрелости. Ты и дожил до этого возраста только потому, что природа мудро заблокировала этот ген.
Я спросил настороженно:
– Тогда почему сразу не убрала?
Он мягко улыбнулся.
– Сам догадайся. Это же просто. Природа все делает правильно, но… очень медленно, перебирая варианты методом тыка… Этот ген у людей убрала и продолжает убирать, как только он где-то выныривает. Возможно, ты единственный, добравшийся с таким дефектом до нашего времени? Сейчас его можно сравнить с предохранителем на кнопке форсажа, запуск которого тебя быстро сожжет. Или столкнет с обществом.
– Колдун древних времен? – спросил я. – Таких сжигали?
– Или погибали сами, – ответил он. – Это ж такая нагрузка на мозг… Да и сам человек, не понимая, что с ним, мог либо сойти с ума, либо прыгнуть в пропасть, считая себя одержимым дьяволом. Со временем природа выработала защиту, наложив на этот ген заплатку.
Я пробормотал невесело:
– Которая все равно быстро изнашивается.
– Да, – согласился он, – но природа продолжает накладывать все более прочные. Думаю, сперва изнашивались за сутки, это ни на чем не основанное предположение, потом за неделю, месяц, год… За несколько десятков тысяч лет срок возрос, как видишь, до двадцати девяти лет, что просто здорово!
Я буркнул:
– Природа не торопится.
– Это ее стиль работы, – согласился он. – К счастью для тебя. Лазаренко уже прочесал миллионы букв твоей ДНК в поисках двадцатичетырехбуквенной последовательности, входящей в состав патологического гена. Бодрись. Ребята по его результатам спешно готовят новую, ну просто бронебойную заплатку!.. Как только будет готова, тут же тебе и вколю… Ну разве что буду пьяным или на футболе… Или уеду на рыбалку…
Я спросил с надеждой:
– А они успеют?
– Ребята и спят в лаборатории, – ответил он с мягким упреком. – Думаю, за неделю все сделают. И повторим. Мы не дадим тебе отбросить копыта! Кто же будет бегать за кофе?
Дверь открылась, Лазаренко вошел на цыпочках и воровато огляделся.
– Только поменьше болтайте, – сказал он свистящим шепотом. – Это и противозаконно, и даже… аморально.
Медведев громко хрюкнул, вытаращил глаза.
– Чего? Какая-такая мораль? Па-а-адумаешь… Лет через десять о ней вообще забудут.
Лазаренко, как более консервативный, а еще и администратор, что обязан стоять на страже законов и морали, проворчал:
– Какая-то мораль да будет. Изменится, но совсем без нее как жить?
– Ха, – сказал Медведев. – Сейчас какой год?.. Две тысячи двадцатый!.. Помните? Курцвейл на две тысячи тридцатый предсказывал бессмертие, но потом сдвинул на две тысячи сорок пятый. Еще через год посчитал лучше и назвал две тысяча семидесятый год. На этот раз с ним согласились все эксперты. Да, в семидесятом станем бессмертными. Это всего через пятьдесят лет!.. Вы хоть представляете, что начнется, когда приблизимся?.. Сейчас никто об этом не думает, а когда до бессмертия останется год-два?.. Да человек на любое преступление пойдет, чтобы заполучить бессмертие! Какая мораль?..
На нас пахнуло космическим холодом. Лазаренко беспокойно подвигал плечами, впереди поднимается в кровавом закате пожаров страшноватое время переходного периода. Да, когда все будут бессмертными – это одно, но страшное время, когда станет понятно, что все люди бессмертие получить не могут.
Хлопнула дверь, осторожно вошла Моника, держа перед собой картонную коробку с десятком чашек ай-петри. Подчеркнуто модная, вся расцвечена татуировкой, и хотя теперь это не только у зэков, но в моих глазах еще при первом появлении передвинуло ее в разряд дешевых шлюх. Дешевых не в том смысле, что роются в помойках, дешевыми могут быть и бабищи, щеголяющие бриллиантами в миллионы долларов, а дешевых в том, правильно понимаемом.
Вообще-то не могу себе представить леди, которая украсила бы себя татуировкой, а вот актрису – да, особенно, если взяли с помойки Детройта.
Она ощутила с моей стороны нечто, женщины все-таки близки к животным, что лучше нас, людей, чувствуют колебание атмосферы, магнитные и солнечные бури, а также приближение землетрясений.
– Не нравлюсь? – поинтересовалась она с холодной неприязнью.
– Напротив, – ответил я галантно, – восторгаюсь женщинами, у которых настолько развита интуиция…
– …что мозги таким незачем? – договорила она. – Ладно-ладно, тысячу раз такое слышала. Вы мне тоже не нравитесь, так что квиты.
– Убьюсь ап стену, – пообещал я.
Медведев жизнерадостно заржал.
– Вы чего? Такая конфронтация говорит, что скоро окажетесь в одной постели!
Она фыркнула, взяла приготовленный для нее набор инструментов и ушла, не удостоив нас ответом.
– Хороша, – сказал Медведев оценивающе. – Так и тянет к плохим девочкам… но все же я их боюсь. А вот тебе все равно, так что вперед!
– Свинья, – сказал я беззлобно.
– А что, – ответил он. – Умереть в ее постели романтичнее, чем…
Он заржал еще громче и тоже удалился, колыхая животом и объемными боками.
Через полчаса явился еще один из наших, Краснокутский, деликатнейший и мягкий, он вздыхал и мялся, даже краснел как-то пятнами, наконец проговорил, глядя в сторону:
– Володя, придется повторить…
Ознакомительная версия.
