Суровцы стояли на распутье, в них сходились несколько дорог, ведущих к более крупным поселениям, и новые люди здесь не были редкостью. Кто-то оставался в посёлке навсегда, привлечённый преимущественно царившим в нём спокойствием. Но это случалось не часто. Андреич устраивал желающим осесть здесь самый настоящий допрос с участием Лихо. И если концы не сходились с концами — хоть на йоту, желающим получить вид на жительство мягко, но непреклонно советовали поискать другое местечко. Переубедить Глыбу не удавалось ещё никому, хотя бы по причине постоянного присутствия в Суровцах трёхсот вооружённых людей, готовых на всё ради поддержания образцового порядка в родном доме.
Криминалитет Материка, рискнувший хоть раз сунуться в Суровцы, где было чем поживиться, получал по мордам — и всему, что ниже этого: жёстко и молниеносно. Любители лёгкой наживы и прочая шелупонь, желающая жить широко и затейливо за счёт других, не наведывалась сюда ни за какие медовики, каким бы слоем чёрной икры они ни были обмазаны. Слово «Суровцы», произнесённое в лихой компании, независимо от её крутизны, непроизвольно и однозначно вызывало стойкую аллергию. Как говорил классик, «он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог…». К Андреичу это относилось в полной мере.
Облака сменили цвет на бежевый — близился вечер. Книжник, порывавшийся куда-то бежать и что-то предпринимать, наконец-то успокоился и сидел, уставившись в одну точку. Наверняка страдая от всей души, что его не хотят воспринимать всерьёз. Точку в его метаниях поставила всё та же Лихо, бросив словно невзначай:
— Сиди, герой-одиночка… От тебя сейчас толку — как от снеговика без морковки в женском монастыре. Сиди, читай свою фэнтезюгу. Без тебя решат, что делать. Понадобишься — позовут.
Прошло пять минут.
— А я читал, что до Сдвига… — открыл рот Книжник, которому надоела роль оскорблённого рыцаря и захотелось простого человеческого общения, — до Сдвига на каждого человека приходилось…
— Тссс! — Лихо сделала знак замолчать, и Книжник послушно заткнулся, закрутив головой, пытаясь определить, что же вызвало такую реакцию блондинки.
— …гите! — донеслось со стороны лесного массива, находящегося примерно в трёхстах метрах от Суровцев. — …орее!
Из леса показались две человеческие фигуры, старающиеся передвигаться как можно быстрее. Что получалось неважно, поскольку один тащил на себе другого.
Алмаз вскинул «калашников», в оптику рассматривая приближающиеся фигуры. Опрометью бросаться на помощь никто не спешил. Зуб на Суровцы имело изрядное количество всякой погани, и не факт, что это не было манёвром, с помощью которого население посёлка пытаются сократить на четыре единицы. Из чистой сволочности. Прецедентики бывали, чего уж там…
Шатун напряжённо таращился в бинокль, тоже пытаясь вникнуть, насколько правдивой выглядит ситуация. Судя по его молчанию, ничего подозрительного он пока что не находил.
— Помогите, мать вашу! — истошно заорал тот, который передвигался на своих двоих. — Загнёмся же, падлы!
— Герман! — Узнав голос идущего, Книжник подпрыгнул в сидячем положении. — Да что вы тормозите-то?! Герман, я иду!
Он соскочил со скамеечки на землю, вознамерившись припустить в сторону леса. Шатун сграбастал его за шиворот, швырнул в объятия Лихо, поймавшей Книжника на приём и усадившей на место. Книжник скривился от боли и чуть присмирел.
— Герман, точно… — Алмаз опустил автомат и посмотрел на Лихо. Шатун согласно кивнул и, приняв однозначное решение, спрыгнул на дорогу со своего лежбища.
Приглушённо хлопнули выстрелы. Герман, высокий, сутуловатый человек, лет пятидесяти с хвостиком, палил в кого-то, пока ещё невидимого для друзей, но наверняка опасного. Одной рукой придерживая безвольно повисшего на нём человека, другой безостановочно жал на спуск своего «стечкина», с которым не расставался даже в местах общего пользования. Обойма кончилась.
— Шатун, сволочь, давай сюда! — яростно взвыл Герман, издалека узнав приметную фигуру. — Там…
Последнее слово заглушили выстрелы Алмаза.
— Шипач! — охнула Лихо, увидев то, что выскочило из леска вслед за Германом. — Шатун, пошёл!
Шипач был гибридом кабана и ещё какой-то тварюги, прибавившей к звериной мощи парнокопытного торчащие во все стороны изогнутые шипы длиною сантиметров в десять. Придававшими ему сходство с дефективным кактусом. Но даже не шипы делали его опасным. А то, что вследствие мутации его шкура приобрела поистине пуленепробиваемую крепость. Разве что бегал он раза в два медленнее настоящего кабана.
«Хамелеоны» на груди всех четырёх вспыхнули радужным сиянием, Шатун рванул с места под аккомпанемент выстрелов. Двести с лишком метров обычный человек пробегает секунд за тридцать-тридцать пять. Громила уложился в двенадцать.
— Первый, у нас тревога! — взволнованно частила в рацию Лихо. — Первый, тревога! Нужна помощь, как слышите?
— Помощь идёт! — мгновенно отозвалась рация. — Что у вас опять? Два «пешехода»?
— Шипач! — Лихо рявкнула в рацию так, что у собеседника неминуемо должно было заложить уши. — И Герман-Знаток, кого-то на себе прёт, как поняли?!
— Ебулдыцкий шапокляк… — родилось в эфире любимое изречение Андреича. — Да что за день такой сегодня! Держитесь, ребята на подходе!
Вслед за первым шипачом из леса появились ещё два. Следом за этим последовала пара синхронных падений челюстей — Лихо и Книжника. Шипачи никогда не собирались в стаи. До сегодняшнего вечера.
Алмаз завалил первого — пули вошли точно в единственное, наверное, уязвимое место: в глаза. Громадная туша завалилась на бок, ломая шипы. Шатун поравнялся с Германом, перебрасывая его ношу себе на плечи. Герман мгновенно перезарядил «стечкина» и яростно начал давить на пуск, сдерживая оставшихся шипачей. Шатун рванул обратно.
Пистолет Германа замолчал, патроны снова кончились, и на перезарядку времени уже не оставалось. Шипачи неслись к нему спятившими бронепоездами, гонящимися за призраком коммунизма. Герман отпрыгнул влево, понимая, что все эти увёртки и финты так же бесполезны, как чтение древнерусских былин во время Всплеска. Но инстинкт самосохранения был сильнее.
Шипачи не удостоили телодвижения Германа ни малейшим вниманием, промчались мимо, чудом не задев застывшего в нелепой позе человека. Им нужен был Шатун, точнее — человек, которого тот тащил на себе.
Алмаз завалил ещё одного, самого здоровенного, но выделить третьего надёжно не получалось, его загораживал приближающийся к посту Шатун. Коротким прыжком поменяв диспозицию, Алмаз вскинул «калаш», превратившись в оружейный механизм, наводя прицел не взглядом, а каким-то шестым, девятым, сотым чувством, осознавая, что всё равно не успевает — на миг, на…
