— Какой месяц следует за июлем?
— Август.
— Кто похитил деньги детского фонда «Забота»?
— Джинн... В моем облике, естественно...
— Откуда это известно тебе?
— Но ведь в краже обвиняют меня... И на то есть неоспоримые улики... Без джинна здесь не обошлось.
— Такие случаи бывали и прежде?
— Да.
— К чему тебя ещё принудил джинн?
— Я продал агентам душманов план штурма Сангарского перевала... Похитил из Кабульского музея археологические ценности... Для их транспортировки использовал гроб своего сослуживца... Подделывал платёжные поручения Центробанка... В сговоре с чиновниками Минфина обанкротил «Тяжмашбанк»... Изнасиловал свою секретаршу...
— Хватит! — Цимбаларь отвесил ему ещё одну оплеуху. — Когда выпадает снег?
— Зимой.
— Ты хочешь спасти свою честь?
— Да! — Обухов, до этого расслабленный, словно паралитик, задёргался.
— Тогда постарайся вспомнить, куда ты дел похищенные деньги?
— Не помню...
— Что ярче: луна или солнце?
— Солнце.
— Что ты жёг в камине?
— Не помню.
— Кто-нибудь имеет право входить сюда в твоё отсутствие?
— Нет.
— Как тебя зовут?
— А в чём дело? — Обухов очнулся и недоумённо посмотрел по сторонам. — Вы кто такой?
— Сафар Абу-Зейд ибн-Раис. — Отступив на шаг, Цимбаларь поклонился.
— А-а-а... Чем здесь так воняет? Кто-то наблевал?
— Вы сами.
— С чего бы это вдруг?
— Человеческая утроба плохо переносит зелье, с помощью которого я пытался вывести джинна из состояния отрешённости.
— Ну-ну... — Обухов, ещё не до конца врубаясь в ситуацию, закивал. — Получилось?
— Пока сделан только первый шаг. Но его можно считать удачным.
— У меня ломит всё тело, а внутренности просто пылают. Можно подумать, что я побывал в адском котле. — Наткнувшись взглядом на опустевшую вазу, Обухов скривился. — А когда намечается следующий шаг?
— Как только ваш организм будет готов к нему. Но не раньше завтрашнего дня. Поэтому советую не злоупотреблять вином и пищей.
— Это мне все советуют... Ладно. И на том спасибо... Отдыхайте.
Вернувшись в отведённую для него комнату, по сути представлявшую собой комфортабельную тюремную камеру, Цимбаларь включил звук телевизора на максимальную громкость, а сам, забравшись с головой под одеяло, соединил все чётки в единое целое. Получился мощный радиотелефон, уже опробованный операми особого отдела во многих горячих точках Северного Кавказа и Средней Азии.
Нажимая на строго определённые камушки, он вышел на связь с Кондаковым, отвечавшим за координацию всей операции.
Поздоровавшись, Цимбаларь осведомился:
— Что делаешь?
— Пивко с Ваней попиваю, — ответил Кондаков, никогда не отличавшийся душевной чуткостью.
— Завидую. — Цимбаларь сглотнул тягучую слюну. — А я вторые сутки с хлеба на воду перебиваюсь.
— Почему? Голодом тебя морят?
— Да нет. Сам отказываюсь. Надо же как-то поддерживать реноме праведного суфия, равнодушного ко всем земным соблазнам.
— Подмену никто не заметил?
— Обошлось.
— Ну и слава богу... Уже общался с подозреваемым?
— Общался. Даже успел провести первый сеанс антиджинновой терапии.
— Каким же образом?
— Влил в него лошадиную дозу «сыворотки правды».
— Ну и каковы результаты?
— Неоднозначные... Говорить что-либо определённое ещё рано... Послушай, я тут нахожусь практически под арестом. Из дома выхожу лишь для молитвы, и то под конвоем. Срочно нужен связник, которому я передам предназначенные для анализа образцы.
— Постараемся прислать.
— Только побыстрее. Мусульманин из меня, прямо скажем, хреновый. Как бы не раскололи раньше времени.
— Я тебе всегда говорил, что шарлатанство до добра не доведёт... Будет тебе завтра связник.
— Тогда всё, отключаюсь... А то ещё, не ровен час, запеленгуют.
Вечером того же дня в личные апартаменты Обухова позвонил начальник охраны.
— Тебе чего? — недовольно спросил шеф, при помощи «Мартеля» пытавшийся устранить послевкусие верблюжьего снадобья.
— Агентство «Статус» прислало нам новую служанку, — сообщил начальник охраны. — Взамен Хвостиковой.
— А с той что случилось?
— Вызвали телеграммой домой. Кто-то из родни помер.
— Надеюсь, с новенькой проблем не будет?
— Можете не сомневаться! Мы с этим агентством уже лет пять как сотрудничаем. Пока осечек не было... Взглянуть на служанку не желаете?
— А стоит?
— Ещё как стоит!
— Ладно, веди... — Обухов осушил очередную рюмку «Мартеля», но закусывать не стал.
Помятуя совет восточного мага, он воздерживался от вина и пищи. Что касается коньяка, то о нём никаких упоминаний не было.
Визитёры не заставили себя ждать. Входя, начальник охраны пропустил вперёд Людочку Лопаткину, одетую чуть ли не монашкой. Впрочем, это ничуть не умаляло, а, наоборот, даже подчёркивало её неземную красоту. На груди у девушки висел массивный узорчатый крест, выполнявший сразу две функции — радиотелефона и электрошокера.
Опешил даже Обухов, которому сейчас полагалось думать совсем о другом.
— Тебя как зовут? — спросил он.
— Людмила Савельевна, — потупив глаза, ответила Людочка.
— Что же ты, Людмила Савельевна, старушечьи юбки носишь?
— Дабы не искушать женолюбивых мирян, — смиренно ответила девушка.
— Забыл сказать, она из староверов. — В разговор встрял начальник охраны. — По-моему, ничего предосудительного в этом нет. Нам ведь служанка нужна, а не стриптизёрша.
— Странная какая-то у нас собирается компания, — задумчиво произнёс Обухов. — Мусульманский проповедник... Православная инокиня... Только иудейского раввина ещё не хватало.
— А вы про адвоката Гопмана забыли, — напомнил начальник охраны. — Завтра явится.
— Ну да, — поморщился Обухов. — Этот шмуль своего не упустит... А подобает ли набожной девушке служить в обители мамоны?
— Благочестивого человека мирская грязь не пачкает... А кроме того, я подписала договор, в котором вот этот гражданин, — она указала пальцем на начальника охраны, — ручается за мою честь и безопасность.
— У нас так всегда. — Обухов сардонически усмехнулся. — Кто собственной чести не имеет, ручается за чужую... Иди располагайся. Завтра приступишь к работе. Пока присматривайся — помогай по дому, на кухне... А там видно будет.
На дворе едва брезжило, когда двое охранников, поёживаясь от утренней свежести, вывели Цимбаларя на молитву. Расстелив свой коврик посреди двора, он обратился лицом в ту сторону, где должна была находиться Мекка, и затянул молитву, на самом деле представлявшую собой бессмысленный набор слов.
