Стений перебирал в памяти судовые идентификаторы, отмечая, каких недостает. Большинство прибывающих кораблей было сильно повреждено, многие еще горели и двигались в глубь гелиосферы на минимальном ходу.
Задумавшись о тех событиях, что произошли в их отсутствие и по воле Льва еще произойдут, воин улыбнулся.
— Господин? — обратилась к нему офицер.
— Подключите ближайший корабль.
Женщина протянула руку и вновь нажала на кнопку.
— Капеллан Немиил на борту «Черного когтя», говорит Стений…
II
Было темно.
Мрак ощущался не просто как отсутствие света, но как нечто фундаментальное, даже духовное. Тени не имели глубины, голый камень под бронированными коленями молившегося — рельефа. Дымок от курильниц и свечей, развешанных по стенам камеры в форме розы, колыхался будто нехотя, устало, а в воздухе плыли слабые и пустые запахи. Шевелившие капюшон дуновения ветра вообще казались чем-то эфемерным — скорее, отголоском давно угасшего бриза или воспоминанием о шквале, которому только предстояло подняться. Закрой глаза, он мог бы снова очутиться на полузабытой высокой стене, и в нос бы ударил насыщенный сосновый аромат, и ушей бы коснулся густой звук леса…
Но его глаза были открыты, мир — темен, а шелест исходил не от деревьев, а от окружавших его кольцом грозных рыцарей в рясах с покрытыми головами.
Молившийся их не знал.
— Где я?
— Снова на корабле, брат.
— Мы победили?
В голове не всплывала конкретная битва, но он точно помнил, что участвовал в сражении, — в конце концов, он ведь воин. Он помнил свет — жесткий, пронзающий свет — и огонь, изжигающий разум.
— Мы — Первый легион, — произнесла стоявшая ближе всех фигура. Рыцарь излучал тусклую ауру, а эхо его судьбы долетало призрачным шепотом лесного ветра. На шее воина поверх рясы висел серебряный с пер-ламу гром талисман. — Мы всегда побеждаем, даже если об этом больше никто не знает.
Молившийся опустил глаза. О каменные плиты терся подол его чистого белого стихаря. Он взирал на собственные согнутые колени, когда из-за кольца возник высокий рыцарь, шагнул к нему и прикрепил к наплечнику простой серебряный венок безо всяких эмблем и надписей.
Молившийся поднял взгляд:
— Что это, брат?
— Следует чтить деяния героев прошлого, даже если их битвы тускнеют в памяти, — изрек рыцарь. Его глубокий голос очаровывал. Цитата из «Размышлений» звучала знакомо, однако когда и от кого он впервые ее услышал, оставалось загадкой. — Люди не вечны и обречены на забвение, но совершенные ими подвиги воплощают собой их отвагу, что живет в последующих поколениях до тех пор, пока память о заслугах героев хранит хоть один человек.
Молившийся вздрогнул.
Он помнил полет к Муспелу. Помнил высадку на Ункус. Помнил, как держал оружие. Он помнил…
— Что я сделал, чтобы заслужить такую честь?
Рыцарь сбросил с головы капюшон.
— Исполнил свой долг, — ответил Лев.
«Император Сомниум»
— Жаль, что твои войны не позволили тебе принять участие в Триумфе, — сказал Император. — Братьям тебя не хватало. Особенно Хорусу.
— Он знает, что я бы присутствовал, если бы мог, — ответил Лев гораздо резче, чем когда бы то ни было в присутствии отца.
— Ты обеспокоен, — изрек Повелитель Человечества.
— Империум торжествует, но эта победа пуста. Один великий триумф Хоруса еще не вернул нам Галактику.
— Вспомни мои слова, сын. Улланор — всего лишь очередной наш успешный шаг.
— Тогда зачем вся эта напускная пышность?
— Затем, что некоторые без нее не могут. Они не способны принять конец одной эпохи и вступить в следующую без пафосного празднества, которое должно придать значимость моменту. Героям нужно раздать венки по заслугам, генералов осыпать медалями и высокопарными титулами… Некоторым хочется признания, им важно видеть себя частью чего-то большего.
Вокруг трона Императора сгустились тени. Однако за пеленой неопределенности, глубоко под мириадами личин этого поистине непостижимого существа, Лев ощутил гордость отца своим перворожденным сыном.
— Другим же, — закончил Владыка Людей, — нет.
