ли учитель попался так себе, то ли сам барон по неизвестной мне причине делал упор на показуху: вращал саблю полными кругами, разве что не чиркая острием по песку, перехватывал и один раз даже чуть не выронил. Нет, конечно, выпады и толковые рубящие удары среди этой вакханалии тоже порой мелькали, однако в целом создавалось впечатление, что весь спектакль направлен исключительно на запугивание.
На мгновение у меня даже мелькнула мысль подыграть: втянуть голову в плечи, задрожать, как осиновый лист, и начать оглядываться по сторонам. Но участвовать в конкурсе актерских талантов все-таки не хотелось, так что я просто встал напротив, закинул клинок на плечо, улыбнулся и молча ждал, когда его благородию надоест выделыватся.
Похоже, подействовало: Грозин пару раз поймал мой взгляд, споткнулся, зацепил острием песок и едва успел перехватить рукоять — криво и неуклюже, заехав одним пальцем на лезвие. Обезьянья пляска тут же прекратилась — видимо, барон наконец сообразил, что толку от нее ровным счетом никакого. В каком-то смысле теперь мы даже поменялись ролями: моя расслабленная поза действовала куда сильнее выкрутасов с саблей, и его благородие начал заметно нервничать. Конечно, он никак не мог догадаться, что мой опыт таких вот рукопашных схваток исчисляется столетиями, но настроение явно уловил.
Что-то уже пошло не по плану — а значит, могло пойти и дальше.
— Приготовьтесь, судари. — Вяземский провел кончиком трости по песку. — Встаньте по обеим сторонам этой линии так, чтобы ваши клинки на вытянутой руке не касались друг друга. И ждите моей команды — тот, кто ударит прежде, будет считаться проигравшим.
Грозин занял свое место быстро, переместившись буквально одним прыжком — видимо, адреналин в крови уже зашкаливал, заставляя дергаться и спешить. Я же шел к позиции нарочито-медленно, загребая ботинками. Не пришлось даже актерствовать — шагать действительно было тяжеловато, зато у самой кромки воды песок намок во время прилива и стал немногим мягче земли. Ноги больше не увязали, но и не скользили подошвами, как это непременно случилось бы на траве, камне или паркете.
— Что ж, приступим, пожалуй. — Я поднял саблю. — Командуйте, ваше сиятельство.
— Allez! — рявкнул Вяземский у меня за спиной.
Грозин не стал тратить времени на разведку — тут же ломанулся вперед, явно рассчитывая с самого начала урвать инициативу и заставить меня защищаться. Я не противился напору: скользнул назад, уходя от первого удара, второй отвел в сторону и только третий принял на основание клинка, позволив врезать в полную силу.
И, кажется, зря. Фехтовал его благородие так себе, но подвижностью почти не уступал мне, а силу имел и вовсе невероятную: на саблю будто опустился кузнечный молот. Вздумай я рубануть с размаху по стене — эффект вряд ли был бы слабее. Сердито лязгнул булат, во все стороны полетели искры, а рука тут же онемела от пальцев чуть ли не по самый локоть. Будь у Грозина побольше опыта в поединках — он, пожалуй, вполне мог бы успеть достать меня четвертым выпадом.
Повезло: выучить по-настоящему сложные комбинации его благородие так и не потрудился. Да и вряд ли бы успел за отведенную нам неделю. Впрочем, и мне приходилось несладко — сказывалось и худое юное тело, и отсутствие практики, и, как ни странно, даже опыта. Я прошел сотни сражений и не раз сходился в поединках с лихими фехтовальщиками и рубаками. Порой попадались и матерые бойцы, и юные и горячие самородки, будто родившиеся с умением орудовать клинком. Природные таланты, угнаться за которыми даже мне едва хватало умений.
Но такой физической мощи я не встречал давно — а может, и вовсе никогда. Талант накачал удары Грозина убийственной тяжестью, и каждое парирование оставляло на оружии зазубрины. Он бил как попало, калеча собственное лезвие, а я жертвовал лишь сильной частью у самой гарды, но толку от этого было не так уж много: рука понемногу уставала, а один пропущенный замах вполне мог стать последним. Даже полностью лишившись режущей кромки Грозин все равно смог бы рубануть, проломив мне череп, как куском строительной арматуры.
Пришлось юлить: я примерился к атакам, поймал темп и, в очередной раз отходя, протянул лезвие сабли барону вдоль предплечья. Сталь без малейшего усилия вспорола кожу, и на песок брызнула первая кровь. Легенда о неуязвимости рода Грозиных, на мое счастье, не подтвердилось: барон поморщился и едва слышно выругался сквозь зубы.
— Остановитесь! — крикнул его секундант, бросаясь вперед. — Михаил Тимофеевич, вы можете продолжать поединок?
— Еще как могу! — оскалился Грозин.
И, не дожидаясь команды, снова попер вперед. Рана добавила ему злости, но сил, похоже, ничуть не лишила — наоборот, удары стали только увесистее и даже более размашистыми. Барон окончально плюнул на фехтование и начал просто колотить саблей. Сильно и неуклюже — так, что мне уже почти не приходилось парировать. Я вполне успевал отскочить в сторону или увести удар, подцепив чужой клинок острием своего, а иногда даже бил в ответ, оставляя на руках Грозина очередную отметину.
Обычного человека такое должно было свалить: рано или поздно потеря крови даже из небольших порезов непременно высосала бы силы даже из самого крепкого и упрямого бойца. Но барон, казалось, и вовсе не чувствовал ран, и уже скоро я заметил, что они закрываются чуть ли не сразу. Всякий раз на песке оставались всего несколько капель. Видимо, Талант не только наделал своего обладателя сверхчеловеческой силой, но и подлечивал прямо на ходу.
Плохо. Похоже, дед Федор не так уж и ошибался.
Конечно, у всего есть предел. Тело Грозина умело справляться с порезами не хуже моего. Может, даже лучше, но отрастить конечность или приставить обратно голову ему точно не под силу. И когда я поймаю паузу между атаками, выберу момент и ударю, поединок непременно закончится.
Но до этого момента еще предстояло дожить. Грозин изрядно уступал мне в умении, зато отлично пользовался собственными преимуществами: весом, мощью и длиной рук. Я достал его уже с с полдюжины раз, но даже сотня таких порезов вряд ли могла принести победу, а подобраться ближе пока никак не удавалось.
И тогда я сменил тактику: снова принялся парировать удары. Пальцы тут же тоскливо заныли, плечи налились свинцовой тяжестью, но зато теперь сердито сопящие и буквально пышущие жаром Грозинские телеса оказались совсем рядом. Барон разве что не напрыгивал сверху, будто пытаясь повалить меня и растоптать — раз уж не получается достать саблей.
Кровь из рассеченной брови залила ему один глаз, но второй сверкал уже не злобой, а концентрированный и чистой ненавистью. В ход шли самые грязные приемы — и уж точно не из числа дозволенных. В очередной раз врезав клинком, Грозин
