Сага о Годрланде - Наталья Викторовна Бутырская

Когда пламя догорело, мы переложили прах в вырытую яму, укрыли полотном и засыпали землей. Сверху привалили огромный камень, который затащили на холм силами пятерых хельтов, чтоб никакой зверь, никакая тварь или жадный на поживу человек не смогли добраться до тела. Хоть мы и сожгли всё, но мне б не хотелось, чтоб кто-то вытащил из могилы оплавленное золото или железо. Тулле выбил на камне руны, которые должны помочь душе Альрика добраться до Фомрира, а Хальфсен с Пистосом добавили письмена на всех известных им языках, что здесь покоится славный хельт с Северных островов по имени Альрик Беззащитный.

Это были достойные проводы. Я бы хотел, чтобы меня после смерти положили в похожем месте. Чтобы с моей могилы открывался большой простор, чтобы над головой было только небо, неподалеку плескалось море, со всех сторон обдувал ветер и громко кричали птицы.

Потом мы вернулись в Гульборг и справили добрую тризну.

Болли приволок бочонок особого вина, которое обжигало глотку и дурманило голову. Лавр, наш раб, расстарался с угощением. Мы вспоминали поступки Альрика и большие, и малые, вспоминали и смешное, и грустное, и отчаянно доблестное. Милий толком не ел и не пил, пересказывая наши речи Пистосу, а тот, видать, только сейчас начал понимать, что такое норды. Дагна поведала о том, как мы ловили морскую тварь на Халле Рыбака. Вепрь — как Альрик ушел из торговцев и стал хёвдингом. Я — всю свою историю, начиная с Роальда и Торкеля Мачты и заканчивая убийством самого Скирре. Херлиф вместе с Рысью рассказали про драугров, а Дударь — о вражде со Скирикром. Трехрукий Стейн вспомнил о поединке Альрика с иноземцем, с ног до головы закованным в железо. Даже Хотевит произнес несколько слов, правда, больше о торговых умениях Беззащитного, чем о боевых, но он же купец, к тому же живич. Откуда ему знать, что стоит восхвалять в мужчине?

Чем меньше оставалось вина в бочонке, тем громче смеялась Дагна и жарче становились хмельные взгляды ульверов. Жирный несколько раз заводил речь, что им, мол, пора возвращаться к себе в дом, но всякий раз его кто-то перебивал: то Эгиль начнет рассказывать одну из вис Снежного Хвита, то Отчаянный затянет песню. Хальфсен и вовсе не отводил глаз от Дагны. Хвала Скириру, сейчас меня чары Дагны вообще не трогали. Ну как, баба-то она всё равно видная, но манила не больше, чем любая молоденькая песчанка. Вскоре Лундвар поменялся на лавке с Коршуном, чтоб подсесть ближе к красотке. Пистос тоже размяк, то и дело порывался что-то сказать ей, только нордских слов подобрать не мог.

— Дагна! — крикнул я и махнул рукой. — Поговорить хочу!

Она встала за миг до того, как лапища Отчаянного занырнула под стол, и мы вышли с ней во внутренний двор, залитый холодным лунным светом.

— Твой толмач смотрит на меня в точности, как ты когда-то на пиру своего отца.

— Знаешь, у меня ведь сын в Сторбаше. Скоро Фридюр родит еще одного.

Улыбка на лице Дагны тут же исчезла, и я запоздало вспомнил ее слова о детях, но продолжил говорить:

— В Годрланде нас держит только долг Хотевита. Я не хочу просто так торчать здесь, ожидая, когда же мне отдадут обещанное золото.

— Осень, — отозвалась она. — Реки встали. Я говорила об этом.

— А если через море? Обойти Альфарики с востока или с запада? Сарапы в Бриттланд не через Альфарики пришли.

— Да, я слышала, что торговцы ходят на запад, там идут по морю через Иберики, Валланд, потом Бриттланд. Долго, опасно, много морских разбойников.

— Мы не купцы, что с нас взять? Больше крови прольют, чем золота получат.

— Две с половиной тысячи илиосов. За такое богатство на вас можно и целый херлид созвать.

Верно. Это мы сейчас бедные, а после возврата долга враз станем желанной добычей.

Дагна положила руку мне на грудь и повернула голову так, чтоб посмотреть на меня как будто снизу, умоляюще:

— Подожди еще немного. Хотевит и так из кожи вон лезет. Клянусь бородой Фомрира и грудью Орсы, что если к весне фагр не вернет долг, Хотевит продаст дом, где вы живете, и отдаст всё сполна.

— Клятвы, обещания… Уже дурно от них! И от жары этой. И от вони верблюдов! И масло это мерзкое. Им тут всё провоняло! А бабские голые морды у мужей? Смотришь и не понимаешь — бить его или за жопу хватать! А ты видела здешних тварей? Даже Бездновы твари тут неправильные! Лживые! — с каждым словом я всё больше распалялся. — Мы ведь немало всяких поубивали: и быстрых, и стайных, и таких, что не понять, где рубить вообще. А здесь даже озеро может быть тварью! Как его бить? Куда? Еще говор этот фагрский. Хуже только сарапский! Всё шепелявят да тянут, будто у них вместо языка коровья лепешка. Она вдруг обняла меня, прижала к себе и закачалась из стороны в сторону, словно убаюкивая.

— Бедняга Кай. Осиротел, — прошептала Дагна. — Остался совсем один. Нет больше твоего хёвдинга, нет Альрика. Теперь только ты впереди стоишь, а хирд за твоей спиной укрывается.

Ее слова текли мягкой волной, обволакивали уши и саму душу. А она говорила и говорила, я уже и не вслушивался, а просто стоял, окутанный ее теплом и материнской жалостью.

Нас прервал стук двери, на порог выскочил перепуганный раб и что-то залепетал на фагрском. Я отошел от Дагны, глянул на нее, но она тоже не понимала этот Безднов язык. И мы ринулись в дом.

Там привычно окровавленный Лундвар дрался с Хотевитом. У Жирного было разбито лицо, борода и зубы в красных пятнах, и он держал нож. Отчаянный стоял с пустыми руками, но у него был его дар. А еще слабость после недавнего отравления. Конечно, ему бы пригодилась новая руна, но не ценой жизни моего должника!

Мы с Дагной молча втиснулись между дерущимися. Я удержал кулак Лундвара, Дагна выхватила нож у Хотевита.

— Ты слишком слаб для такой женщины! — прорычал Отчаянный.

— Так у тебя рун не больше! — огрызнулся Жирный.

— Да я хельтом вмиг стану, а ты так и помрешь хускарлом!

— Пока ты только слабнешь!

— Я за месяц верну себе силу!

— Двадцать илиосов против одного,