шагнул из тени. – Стоять! Руки вверх!
Герман очнулся первый. Может, потому что организм к спиртному приучен, а может, просто здоровье покрепче. Да и что их сравнивать, видно же, что Толик совсем зеленый. Студент вчерашний, вон как отрубился! И выпили всего ничего. Хотя нет, канистру-то они допили! Лихо погуляли! Да еще без закуси!
Словно не веря себе, Герман дотянулся до контейнера и встряхнул. Ну, точно, ни капли не осталось. Значит, память еще не подводит. Хотя, признаться, и сам приложился неплохо. Не удержался, тоска взяла. И ведь не хотел же, да и Рык предупреждал, что нельзя ему этот банановый коктейль. Набуровил про каких‑то роботов, что там внутри обитают.
Да ладно, посидишь в каменном мешке – и не такое почудится. И ведь как складно плел, даже сейчас толком не определишь, где правда, а где вымысел. Если поверить во все, так, может, и не стоило пить спиртягу, да как было удержаться? Пацан сидит, кайфует, чуть ли не песни поет, а он, майор, летчик, должен смотреть и нюхать? А то, что можно чьим-то рабом стать, так сказки все это. И нечего голову чепухой всякой забивать. Если он такой всемогущий киборг, так пусть выход из подземелья вычислит. Или отмычку из пальца, как рассказывал, сделает. Гоголь доморощенный! Поднимите ему веки!
Герман посмотрел на свернувшегося калачиком Толика. Ох, и башка же у него болеть будет, когда проснется! Спирт с непривычки штука убойная! А что привычки нет, сразу видно. Не боец он с зеленым змием, не боец. Да и шутка ли сказать, с горла неразбавленный спирт, да еще из всей закуси, только занюхон! Хорошо еще банановый, не так горло обжигает. Интересно, откуда его привозят? Уж какого только пить ни приходилось, медицинского, технического чистого, не пользованного, и технического, слитого из бортовой системы… Он тогда становится градусов семьдесят, но приобретает при этом резкий резиновый привкус. И это если самолет не летал, а уж отработанный спирт вообще кошмар! Шилом эту смесь называют. И недаром. Крепостью меньше водки, а на вкус – каучук расплавленный. Бр‑рр‑р!! Вот это гадость так гадость! Про шило вообще лучше не вспоминать! После него неделю с обожженным горлом ходишь. Каждый выдох как Змею Горынычу дается, дерет все внутри.
Нет, а действительно, откуда спирт из бананов привозят? И делают ли вообще из них спирт? Может, это все враки? Придумал пацан, как и все остальные свои ужастики? Про големов, про пальцы свои? Фреди Крюгер московский! Лучше бы пить научился, а то глотал огненную воду, словно горькое лекарство принимал. Жидкий рубль нужно со всем уважением принимать, мучаясь, но смакуя, а этот… Да что говорить, промокашка! Вот и наглотался, лежит и спит как сурок! Добро бы времени было много, так нет же его, времени этого. Наверняка пленника уже хватились и ищут по всему подземелью. Да и там, в селении, небось тоже все в панике. Сколько он сам уже отсутствует? Не один час, ребята небось всех в округе на ноги поставили.
Герман вспомнил про друзей, про Леру… Черт, неудобно-то как. Словно дитя малое потерялся. И, что самое обидное, – вместо того чтобы искать выход, простукивать, прощупывать каждую стену, приходится теперь сидеть без дела и ждать, пока этот барбос протрезвеет. Не бросать же бедолагу в таком положении. Оставить Толика сейчас – это все равно, что раненого на поле боя бросить. Такой же беспомощный!
От насущных мыслей Германа отвлек тяжелый шорох открывающейся стены. В зал кто-то шел. Отсюда, где они с Толиком находятся, входа не увидишь, да и чего там смотреть, друзья вряд ли сюда доберутся. А если и доберутся, то что мешает сначала выяснить все и только потом подавать знак, что ты здесь? Нет, за годы службы Герман четко усвоил, что торопиться нужно медленно, так, чтобы потом не жалеть о спешке долгие годы. Вон с развалом Советского Союза поторопились, а теперь что, разве не жалко?
– Это еще что за пирамида? – послышалось снизу. – Прям мавзолей посреди зала! Хомяков, что это за пуп?
– А кто его знает! – отозвался Хомяков. – Я спрашивал у товарища капитана, но тот тоже говорит, что не знает.
«Товарищ капитан?» – промелькнуло в голове у Александрова. Это не Панама ли? Да нет, как у него может спрашивать неизвестный Хомяков? И о чем, об устройствах подземной архитектуры? Чепуха, конечно. Хорошо еще, что свои! У ваххабитов какие могут быть «товарищи капитаны»?
– Товарищ… бронзовый, а можно вас спросить? – подал голос неведомый Герману Хомяков в тот момент, когда отставной майор уже собирался подать голос и сообщить о своем присутствии.
– Ты что, совсем того? – закричал бронзовый. – Какой я тебе товарищ? Это ты своему капитану козыряй! Георгий меня зовут! Или Горик! Для своих! Ведь ты же скоро тоже будешь големом? Так?
Александров чуть не присвистнул. Вот так номер! На каком он свете? Что происходит? Бронзовый?! Тот, о котором говорил Рыков? Или он сам, летчик Александров, еще спит? Протрезветь не успел, и сон под кайфом продолжается? Чушь, уж что-что, а спиртовые глюки не такие. При них голова не болит, а тут вон как раскалывается.
– Ну, это если примут, – продолжалась беседа внизу. В голосе Хомякова слышалось смущение. Чувствовалось, что он молодой парень и, судя по всему, деревенский. – Я бы с радостью, но как начальство решит? Вы, Ваха, белобрысый этот… А правда, что он самый главный у вас? Чистильщик?
Александров обратил внимание, что голоса переместились и доносились теперь с правой стороны спасительного возвышения.
– Правда, – подтвердил Георгий.
– Ух ты! – восхитился парень. – Я раньше никогда чистильщика не видел! А он сильный?
– Он будет Золотым, – сообщил Горик. – Завтра. Чужому не сказал бы, но ты уже, считай, глиняный, так что теперь можно.
– Конечно можно! – заверил Хомяков. – Я това… я, Георгий, свой! Мне и… товарищ лейтенант Куликов все доверяет. Это наш командир взвода. А я его заместитель. Вот проверьте, спросите у него.
– Хорошо-хорошо! – прервал его Георгий. – Я смотрю, здесь тоже никого нет. Куда же мог сбежать этот чертов Рыков? Как он меня уже достал! С Москвы с ним воюю. Но я тогда глиняным был! Убил он меня, сволочь!
– Убил?! – ужаснулся Хомяков. Германа услышанное потрясло не меньше.
– Да, было дело. Ладно, вижу, здесь нет никого, пошли, время нам сейчас дороже всего.
Вышли големы через тот же выход, что и вошли.
Герман перевел растерянный взгляд на сопящего рядом Анатолия.
– Так вот ты какой, олень северный, – пришла на ум фраза из какого-то
