Ознакомительная версия.
– Не нравится мне это, – прошептал Шнобель, отворачиваясь вместе со мной и Пригоршней. – Это что же, сейчас этот маньяк ляжет на ее место – и что? Он будет вроде как везде в Зоне, да? В любом мутанте, в любой аномалии, в любой, мать вашу, погоде? Слышьте, парни, я не хотел такого! Если б я знал, я б ни за что этого больного сюда не притащил. Еще в Любече бы пристрелил! Это ж во что он мою Зону любимую превратит? В концлагерь? Я не согласный!
Иртеньева уже не билась под стеклом, выгнувшееся тело ее застыло в толще прозрачного геля.
– Открывайте, голубчик, – скомандовал Дядя Брежневу. Бывший замначальника охраны с непроницаемым лицом вскрыл саркофаг и извлек тело. Без всякого почтения он оттащил труп в сторону. Я вспомнил сухое морщинистое лицо в болотном озерце, умные глаза. Наверное, она догадывалась, что этим может кончиться. Была ли она готова к такой смерти? Что она чувствовала в последние моменты своей жизни – да и чувствовала ли вообще?
Я, например, чувствовал, что все больше отвращения и ненависти к Дядьеву поднимается у меня в душе. Вот кому не стоило жить! Но что я мог сделать – безоружный, в окружении людей с автоматами, на базе, полной вооруженных врагов? Может, попытаться напасть на Шнобеля, отобрать, кстати сказать, мой собственный «сто третий» и покончить с этим маньяком, пока он не натворил еще больших бед? Ведь он еще не озвучил свои планы в отношении нас с Пригоршней, а я, кажется, начинал догадываться, что это могут быть за планы…
Шнобель стоял между мной и Никитой. Я покосился на него и встретился взглядом с напарником. Мы переглянулись и незаметно кивнули друг другу. Пока наемник пялится на Дядю…
Но мы не успели, Шнобель опередил нас. Он закричал, вскидывая мой калаш:
– Сдохни, маньяк!
И вдавил спусковой крючок до упора.
Лучше бы у него был его собственный ствол…
Шнобелю просто не повезло. В тот самый момент, как он выстрелил в Дядю, ученый нагнулся над опустевшим саркофагом, опираясь о края, чтобы забраться внутрь. Наемник не посмотрел, что переключатель моего «сто третьего» стоит в положении «стрельба строенными». На его АК74У такой функции не было, он думал, что стреляет длинной очередью. Но автомат выплюнул три пули, которые пролетели у Дяди над головой и разбили окно за его спиной, и замолчал.
Дядя свалился в саркофаг, расплескав гель по полу.
– Брось оружие!!! – страшным голосом закричал Брежнев, поднимая оба свои ствола. – Стоять-не-двигаться-оружие-на-пол! – проорал он на одном дыхании заученную фразу, скользящим шагом приближаясь к нам. – На колени, руки за головы, лицом к стене все трое быстро!!!
Выбора у нас не было. Дядя, бултыхаясь и отплевываясь, вылезал из саркофага. Шнобель положил калаш и толчком ноги отправил его к Брежневу. Мрачно посмотрел на нас с Пригоршней и первый завел руки за голову. Мы встали лицом к стене. Теперь о том, что происходит, мы могли только догадываться по звукам.
Отфыркавшись, Дядя сказал у нас за спиной:
– Я все равно должен испытать свои силы. Двое, трое – какая разница. Отведите их, голубчик, куда-нибудь на пару километров, пожалуй, от базы…
– Рыжие пески? – предложил Брежнев.
– Вам виднее, – согласился Дядя.
– Только без оружия они долго в Зоне не продержатся.
– Ну, дайте им ножи какие-нибудь.
По тихому плеску я понял, что он уже ложится в свой стеклянный гроб. Сейчас Брежнев должен будет начать укладывать его, подключать провода, закрывать, может, получится…
Додумать я не успел, легкие шаги услышал слишком поздно, даже обернуться не получилось – удар, которого я не почувствовал, погрузил меня в черные воды беспамятства.
Ломило затылок, нестерпимо ныли затекшие руки. Глаза никак не желали открываться, тело не слушалось. Вообще было непонятно, зачем открывать глаза, ведь так приятно лежать в полузабытьи, не ощущая ничего, кроме этой непонятной боли. Боль – как будто вне меня, не моя даже.
Правда, чувство легкой тревоги мешало вернуться в небытие. Как будто что-то было не так или же я что-то забыл… Но что могло идти не так? Ведь я так удобно лежу в этом месте… Нет, пришло понимание секундой позже, неудобно.
Я рывком сел и тут же со стоном упал обратно на спину. Кругом царил тот уютный сумрак, который бывает перед восходом солнца. Когда уже рассвело, но солнце не показалось из-за горизонта и предметы тонут в плюшевой дымке.
А мне было совершенно неуютно. Я лежал на склоне песчаного холма в неудобной позе. Все тело затекло и продрогло, руки-ноги шевелились с трудом. Рядом валялись Пригоршня и Шнобель. Дядя! Чертов пожилой родственник приказал кинуть нас в километре от базы с одними ножами. Он собирался потренироваться в управлении Зоной, и в частности – поохотиться на людей. На нас!
Картины прошедшей ночи сначала неохотно, урывками, потом все отчетливее вставали передо мной. Я сделал все, что мог, и победил – но победа обернулась сокрушительным поражением. Что теперь? Что делать, куда бежать?
Пригоршня застонал, приходя в себя. Поднялся на карачки, постоял на четырех костях, покачиваясь. Я помог ему встать.
– Какого хрена? – Никита ощупал затылок. – У меня теперь там просто Джомолунгма какая-то. Зачем вообще надо было бить по черепу, тащить… мы бы и сами дошли, да, Химик?
– Чтобы не сбежали… по дороге… – слабым голосом отозвался Шнобель, не делая даже попытки принять вертикальное положение. – Земля ведь правда качается, а, парни?
– Предатель! – Пригоршня повернулся к Шнобелю. – Да я тебя сейчас задушу! Это ты нас втянул во все это!
И в подтверждение своих слов Никита, прихрамывая, направился к лежащему наемнику, нехорошо щурясь в лучах выглянувшего из-за горизонта солнца. Шнобель сделал вялую попытку отползти.
– Пригоршня, хорош! – я повысил голос. – Кончайте оба. Надо сообразить, что делать дальше, а вы сцепились, как два барсука из-за яблока.
– Да че делать, линять к такой-то матери! – Пригоршня присел перед брезентовым свертком, оказавшимся рядом на песке. Развернул – там были два десантных ножа и один охотничий тесак.
– Дядя нас везде достанет… ох… – Шнобель наконец решился встать и теперь, стеная, ощу-пывал себя. – Кажется, Брежнев меня еще и отпинал…
– Ты просто отлежал все, как и мы. На холодном-то песке… – Никита при виде оружия оживился. Схватив тесак, взвесил его на руке, махнул пару раз.
Наемник, оглядевшись, обнаружил следы, на которые мы с Пригоршней не обратили внимания. Присел, всматриваясь, и прокомментировал печально:
– Эге, это наши. Были. И ушли. Бросили меня, выходит. Я больше для них не свой… А могли бы и забрать, а? Чего им стоило… Никто бы и не заметил… Ан нет, оставили тут. Эх, мужики…
Ознакомительная версия.
