— Нет никакой религии, Дарлинг, — наконец произнес он, тяжело опираясь одной рукой о спинку кресла. — Постулаты устава Ордена — это не догматы веры, а РЕАЛЬНОСТЬ, адаптированная и сформулированная для понимания ее простыми сталкерами! Ты только что обвинила меня в работорговле. Почему?! Разве ты не слышала обвинений, направленных в мой адрес представителем техносиндиката?
— Слышала.
— Но избирательно проигнорировала их! Да, я принимал и буду принимать людей из Внешнего Мира, какими бы путями те ни проникли в Пятизонье! Спросишь — зачем? Чтобы дать им шанс на контролируемое изменение! Техносиндикат — не единственная криминальная структура, занимающаяся импортом н-капсул и доставкой людей через Барьеры. В уставе Ордена не сказано, что использовать врага в своих интересах — это предательство! Открой глаза, Дарлинг, оглянись вокруг! Ковчег, «Пламенный Крест», военные, наемники, свободные сталкеры, десятки других, еще не окрепших группировок принимают в свои ряды пришельцев из Большого Мира! Что же они дают взамен этим несчастным? Возможность подохнуть в корчах? Только у Ордена и Ковчега есть необходимые знания и оборудование, дающие возможность контролировать процессы изменений, осуществлять их в рамках осознанно проводимого вмешательства!
— Это не оправдывает…
— Работорговли?
— Да!
— Твои суждения необъективны! — Хантер с трудом сдерживал горечь. — Ты самоустранилась от руководства капитулом, добровольно стала разведчиком и теперь мыслишь узко! Ежедневно в Пятизонье проникают караваны. Сюда прибывают люди, считающие, что готовы встретиться лицом к лицу с новой реальностью. Но ты сама прекрасно знаешь — им не прожить и нескольких дней! Я, по-твоему, буду чист, если стану свысока взирать на их муки? Разве в этом смысл существования Ордена?
— А в чем? Скажи мне, что Орден чужд грязной торговле!
— В тебе говорит юность, — вздохнул командор. — Напомню, — он повысил голос. — Напомню: наша цель — создать устойчивый анклав, контролируемо изменить достаточное количество людей, дать им способности и навыки, которые позволят не просто выжить в условиях Пятизонья, но и положить начало новой цивилизации, когда Барьеры внезапно исчезнут и Зона поглотит Землю!
— Я знаю.
— Тогда в чем смысл твоих претензий?! Мы принимаем столько добровольцев, сколько способны! Из десяти так называемых сталкеров, попавших в Пятизонье по нелегальным каналам, выживает в лучшем случае один! А теперь освободи свой рассудок от домыслов и голословных обвинений, взгляни на ситуацию непредвзято, сравни хотя бы цифры — среди послушников Ордена смертность после имплантаций не превышает пятидесяти процентов! Мы спасаем жизни людей, даем им шанс выжить, но разве Орден насильно удерживает сталкеров, имплантированных в наших лабораториях? Разве мы не отпускаем колеблющихся? Разве я, раскусив истинные намерения техносиндиката, не сделал единственно верный шаг?
— Какой?
Хантер подошел к одному из стоящих у стены контейнеров, откинул крышку, схватил горсть н-капсул.
— Вот! — Он яростно посмотрел на Титановую Лозу. — Они, вне Пятизонья — прах! Мы платим ими за человеческие жизни! Синдикат хочет получать имплантированных сталкеров обратно? Он их не получит! — Щека командора внезапно начала подергиваться, живо напоминая о прошлом, когда имя «Хантер» звучало для командора резко и неприятно.
Зона все расставила на свои места.
Как жаркое прикосновение весеннего солнца топит ноздреватый снег, вытаивая из него черные разводы грязи, так и измененное катастрофой пространство срывало горячим дыханием все напускное, обугливало плоть, уродовало рассудок. Те, кто пережил катастрофу пятьдесят первого года, были вынуждены измениться либо погибнуть. Их осталось очень мало. Горстка. Но те, кто выжил и не сошел с ума при спорадических имплантациях, навек лишились всего напускного, прошлые взгляды сожгла Зона, обнажая стержень характеров, вбивая в мозг элементарную истину: слабая, неустойчивая психика — удел сталкеров-однодневок. Либо ты объективен и адекватен, либо ты — ходячий труп, пораженный серебристой проказой.
Путь Хантера был извилист и долог.
Он познал столько боли и страха, сколько не предполагал выдержать.
Сейчас, глядя на Дарлинг, он мучительно переживал те, прошлые воспоминания.
Приступ гнева ширился, и он хрипло произнес:
— Дарлинг, зайди ко мне позже.
— Но… — Она резко встала.
— Я прошу — позже!
Глаза Титановой Лозы сузились.
— Тебе больно?
— Оставь меня! — уже не попросил, а выкрикнул Хантер. На его губах внезапно выступила пена.
Дарлинг шагнула к двери, открыла ее:
— Дежурного мнемотехника! Срочно!
Командор без сил рухнул в кресло. Он уже практически ничего не видел, дикая боль вкручивалась в мозг раскаленной спиралью, кромсая личность, смешивая воспоминания в адский, фрагментированный коктейль.
Он не ощущал, как Дарлинг вернулась, присела подле, стянула перчатки и коснулась его висков. Под кожей Титановой Лозы, на подушечках пальцев проступили пятнышки красноватого свечения — это активировались биотехнические импланты.
Она хотела лишь успокоить его боль, унять взбесившихся от внезапного всплеска синоптической активности скоргов, но процесс с первых секунд вышел из-под контроля.
Дарлинг застыла в напряженной позе.
Пятнышки света под ее пальцами начали пульсировать — между Титановой Лозой и командором образовалась двухсторонняя связь. Пытаясь обуздать спорадический всплеск активности скоргов, она не подумала о защите собственного рассудка, пренебрегла ею и получила обратный удар.
Туманные образы, обрывки воспоминаний, принадлежащие командору, внезапно вторглись в ее разум.
От напряжения ее тело выгнулось, теперь, забирая часть боли, удерживая скоргов от всплеска губительной активности, она неосознанно вторглась в святая святых, коснулась памяти Хантера, которая в этот миг извергалась, будто вулкан, выбрасывая в облаках праха хрупкие, контрастные, неподвластные времени образы…
* * *
Наденька!…
Безысходный вопль рвался из глубин сознания Хантера. Смутные тени ткали полотнище воспоминаний. Прах сгоревших дотла жизней клокотал, сжигая рассудок командора.
— Хистер! Хистер! Хистер!
Длинные тени бились о стены, искажаясь в свете факелов.
Крепко сбитые бритоголовые фигуры. Непонятные символы, на стенах граффити.
Молодые парни. Незнакомые лица. А среди них — командор, молодой, еще не измененный, чужой, непонятный, вызывающий неприятие, но не обликом, а неким внутренним содержанием.
