Когда миллионы тонн снега в ее пойме растаяли, Обь стала еще полноводней, раскинувшись на два-три километра вширь — куда тут гоголевскому Днепру. Рядом с городом ее русло изменилось навсегда из-за атомных взрывов, где-то углубивших дно, а где-то, наоборот, поднявших его горами снесенных в реку измельченного грунта, обломков и костей.
Дозорный откровенно скучал. С этой стороны они не ждали гостей. Сказать по правде, они их вообще не ждали. Переводя бинокль то на поверхность речки, то на ряды сопок на горизонте, он зевнул и почесал репу. Он уже собирался отложить бинокль и сходить отлить, когда заметил вдалеке черную точку. Минутой спустя до него донесся надсадный рев мотора.
По мутной реке, из которой пока не брали воду даже для технических нужд, не говоря уже о питье, плыла резиновая моторная лодка.
В ней был всего один человек. Это был первый гость за два месяца.
Человек причалил и спрыгнул на берег. Теперь от наблюдательного пункта на старой силосной башне его отделяло метров триста. Выйдя на берег и вылив воду из сапог, он осмотрелся.
Оправившись от удивления, дозорный на смотровом пункте вызвал по рации мобильную разведгруппу.
***
Данилов десять ряд проклял себя за то, что взял лодку. Лучше бы он шел пешком. В предгорьях Салаира река неслась так, будто взбесилась. Он чувствовал себя щепкой, попавшей в бурный поток.
Это напоминало гигантский слалом. Теперь можно было заглушить мотор, течение и так вынесло бы его. Правда, скорее всего, аккурат на камни. Пару раз «Титаник», как Саша про себя называл свое плавсредство, умудрился черпануть бортом. Теперь, сидя по щиколотку в ледяной воде, он вычерпывал ее кружкой, второй рукой не отпуская румпель.
Он бы и рад прекратить эту гонку, продолжавшуюся уже полтора часа, но не мог — оба берега были как назло крутыми и обрывистыми.
Ближе к корме лежал большой рюкзак — настолько большой, что странно, как человек такой комплекции мог его поднять, остальные вещи были равномерно распределены по днищу, чтобы лодку не качало.
Наконец, судьба сжалилась над ним, и он нашел подходящую отмель, пристал и вытащил лодку на берег. Данилов решил спрятать ее здесь и продолжить путь пешком. Хватит с него экстрима.
Хуже всего было, что вокруг не нашлось никаких ориентиров. Карту можно даже не доставать. Кто знает, сколько до этого Подгорного?
Александр решил идти вдоль берега, пока не выйдет к какой-нибудь дороге. С местными пока надо бы поосторожнее.
Он не успел сложить лодку, когда услышал оклик. Привычка к ядерной ночи сыграла с ним злую шутку. Он уже отвык, что человек видит на такое большое расстояние.
Вверх по косогору, выйдя из-под прикрытия сосен с опавшей хвоей, к нему направлялись двое с автоматами. Еще двоих он заметил чуть в стороне. Что-то подсказало Саше, что дергаться не надо.
***
Одет он был в поношенную штормовку с кучей карманов. На голове черная вязаная шапка. На ногах — резиновые сапоги. На руках — перчатки без пальцев. Возраст определить было сложно. По фигуре можно принять за подростка — щуплый, нескладный, мосластый, — но по лицу легче дать тридцать пять, а по глазам, рядом с которыми пролегла сеточка морщин, и все сорок. Лицо украшали три тонких параллельных шрама, тянувшихся от подбородка до уха по левой щеке. Благодаря этому тонкие черты лица затушевывались и не бросались в глаза. Он чуть сутулился, из-за чего казался ниже своих неполных двух метров. На нем были темные очки.
— Здравствуйте, товарищи, — чужак приветливо помахал рукой и пошел им навстречу.
Все они сразу же надели марлевые маски.
— И тебе не хворать, — приветствовал его старший патруля, чернявый парень в новом, будто только что со склада камуфляже, с непокрытой головой, чисто выбритый и ровно подстриженный, что для глаза бродяги из пустоши смотрелось непривычно. — Положь-ка ствол и отойди в сторону.
Человек подчинился. Ему дали такую же маску и убедительно попросили надеть.
— Теперь пошли.
— И куда вы меня?
— Сначала с тобой поговорят. Потом в карантин.
Вот и все. Больше он не атом, не ион в свободном полете. И отступать поздно. Даже если бы он захотел, никто его теперь не выпустит. Его уводили в неизвестность, но Данилов ни о чем не жалел. Он и не ждал приема с цветами и речами. Все же эти люди, несмотря на автоматы в руках, отличались от тех, кого он встречал до сих пор. Их форма была аккуратной и почти единообразной, да и вели они себя как подразделение, а не шайка.
Но что Сашу особенно поразило, так это маски. Именно маска заставила его расслабиться. Ее наличие говорило о налаженной системе охраны здоровья, которое могло быть только в крупном цивилизованном поселении.
***
Пыль оседала. Планета медленно пробуждалась от ядерной комы, но прежней ей уже было не стать.
Там, где упали бомбы мощностью в одну и более мегатонну, изменился даже рельеф. Просыпались спящие вулканы, выбрасывая в атмосферу сотни тонн пепла, продлевая Зиму на дни и недели. Разлившиеся реки, запруженные обломками и телами, медленно превращавшимися в плодородный ил, меняли русла. На большую часть Северного Полушария пришла весна, но средние температуры были существенно ниже довоенных. Полярные шапки все это время росли как на дрожжах, и теперь граница зоны вечной мерзлоты будет пролегать гораздо южнее. Наступали ледники. Немного сместились и продолжали смещаться магнитные полюса, изменились океанские течения и направления ветров.
Замерзший Берингов пролив по насмешке природы, которой было наплевать на людские дрязги, соединил Евразию и Северную Америку. На ничтожные величины, которые будут заметны разве что в масштабах миллиардов лет, изменилась даже скорость обращения Земли и ее орбита. Земля стремительно превращалась в мир, который ничем не напоминал планету, где зародился человек, назвавший себя разумным.
Никогда не восстановится экосистема. На месте тайги и широколиственных лесов умеренной полосы в лучшем случае будут заросли карликовых уродцев, жмущихся к земле. Там, где когда-то были степи, прерии и саванны теперь раскинулись каменистые пустыни, тундры и болота.
Как и миру, человеку, который вернулся к сородичам после одиссеи длиной почти в год, никогда уже не стать прежним. В его голове, в паутине нейронов, по ветвям дендритов и аксонов, шел сигнал за сигналом. Там, среди бездорожья и руин, потоки информации проложили себе новые маршруты. Они становились все более упорядоченным, пока из хаоса обрывочных мыслеобразов не поднялась система. Новое «Я». С собой прежним человека связывала только память, но и она слабела. Мозг дотошно, как кадры кинохроники, сохранил каждый день «после», а вот прошлое уходило. Забывалась и шелуха, вроде той, что вливалась в его голову в институте, и то, что было ему по-настоящему дорого. И ничего с этим нельзя было поделать.
