– У меня в батальоне есть три самолёта.
– Откуда и зачем? – бросили там смеяться.
Пришлось рассказать о структуре батальона и о том, как в последнюю неделю использовал авиацию.
– Точно надо в смирительную рубашку одеть. А если всю твою команду перебросить на озеро Хасан и «ату» сказать? Пхеньян возьмёшь?!
– Присказка такая есть, товарищ Тухачевский: «Не съем, но понадкусываю».
Вместе посмеялись, под ошеломлённые взгляды Блюхера. Даже снова закурил будущий маршал от избытка чувств, хоть кулак и опять показал. На этот раз правый. Это что-то значит, или командарм обоеручный боец?
– Бери бумагу и поминутно всё описывай. Да, там скажи, если тебя арестовать хотят, что сначала, мне подробный рапорт нужен. Потом пусть расстреливают, – опять поржал. Что-то Ивану Яковлевичу в этот раз весело не стало, – Да шучу я, Блюхеру трубку дай, я ему скажу, что с тобой делать.
Дал. Сказал, наверное, потому, как Василий Константинович, выгнал Брехта из кабинета, царственным жестом. Махнул ручкой. Барин, блин!
Блюхер через секретаря вернул Брехта пред свои очи через полчаса. Был в чуть более благодушном состоянии, чем до звонка. Напоил чаем и даже две сушки дал.
– Иван Яковлевич, я тебя с гауптвахты не буду извлекать. Ты просто не знаешь, что за мразь этот Лазарь Наумович, мать его, Аронштам. Он уже десяток доносов на меня написал, да и на остальное руководство армией. Ты не та фигура, чтобы на него с шашкой бросаться. Да и спокойно там, в камере, не отвлекает никто. Я прикажу …
– Там холодно!
– Холодно. Ну, оденут сейчас, и одеяло прикажу выдать дополнительное. Чаю горячего давать, команду ещё дам. Еду получше, но выпускать не буду. Как там, в Москве, в Реввоенсовете, на твои художества отреагируют? Не знаешь, вот и я не знаю? Бумагу и перо с чернилами тебе дадут. Сиди и выполняй приказ заместителя наркома. Рапорт пиши. Сергей, – обратился к ординарцу, – Слышал. Обеспечь. С тебя спрошу. Уводи.
Увели.
Глава 26
Событие шестьдесят пятое
Женщина спрашивает у мальчика на улице:
– Мальчик, не подскажешь, как найти площадь Ленина?
– Это же просто – нужно длину Ленина умножить на его ширину.
Родная камера не изменилась. Клопы, размазанные по стенкам, и прозрачное одеяло. А нет, одна вещь добавилась. Стояла эмалированная жестяная чашка с отбитой этой самой наполовину эмалировкой и совершенно холодной рисовой кашей, больше похожей на белый холодец. Разварили, переварили и охладили. Ложка была с обломанной ручкой и деревянная. Есть крайне неудобно, но желудок не обманешь, как заверещит, как спазмой скрутит. Победил. Схватил Иван Яковлевич недоложку и стал огромными кусками в себя холодец безвкусный запихивать. Ни сахара не бросили, ни соли. Экономят на его вкусовых рецепторах.
Уже деревяшку облизывал, когда дверь заскрежетала ключами, заскрипела петлями и солдатик занёс… Такую же до мельчайших подробностей чашку, но в ней кроме рисовой каши ещё и котлета была, да ложка целая. Пришлось поднатужиться и это тоже осилить. Судьба она злодейка. Хрен её поймёшь, раз дали две каши, нужно брать обе. Назад не отнимут. А опосля, как обещал Блюхер, чай горячий принесли. Не сильно сладкий, но крупинку сахарина бросили. В этом времени распространённый заменитель сахара. Запретят в СССР не скоро, когда обнаружат иностранцы, тоже на него подсевшие, что он вызывает рак. Ну, одну крупинку можно, тем более, что у расстрелянных рак не часто обнаруживают впоследствии. Такие индивиды только в песнях Высоцкого существуют.
Попил, поел, и хотел было спать лечь Иван Яковлевич, но тут дверь заскрежетала в очередной раз, и пришёл Мерецков. Начальник штаба ОКДВА поздоровался за руку, сказал, что вот, как и обещал, пирожков принёс, женой собственноручно изготовленных.
– И с капустой есть, и с мясом, и с печенью, – кулёк большой из газеты свёрнутой сунул.
– Спасибо передайте.
– Иван Яковлевич, тут красноармеец за дверью стоит, он письменные принадлежности принёс. Я про команду Тухачевского в курсе. Можешь ссылаться на меня.
Ну, ни хрена себе. Если решат там, в Москве, расстреливать, то ведь и Мерецкова могут расстрелять. Кто тогда будет маршалом Победы. Смелый и честный товарищ.
– Как скажите. А что думаете, вывернусь?
– Я подробный рапорт, как наша комиссия была расстреляна на советской территории, в Москву вчера послал, – глаза чуть опустил. Ну, понятно. Вчера послал, а не неделю назад, когда он ещё доедет до Москвы тот рапорт.
– Спасибо, Кирилл Афанасьевич.
– Ерунда, ты подробно всё опиши, там же пограничники и твои люди погибли на территории СССР.
– Так точно. Я понял. Всё подробно опишу и обосную применение силы на вражеской территории.
– Не буду мешать. Да, вот тебе карта, вёрстка. Чтобы не путаться. – Достал из планшета карту всю в пометках. – Зайду через пару часов, заберу. Штабная. Всё, пиши.
А чего делать, пирожки не залезут, и так еле дышал Иван Яковлевич, пузо на диафрагму давило. Сел писать. Блин блинский, хотел же изобрести шариковую ручку или, на худой конец, поршневую и всё забывал. Вот сейчас сиди, пиши карябающим пером. Сходу кляксу поставил. Пришлось постучать в дверь и попросить солдатика, ах, да красноармейца, принести другую ручку.
Через полчаса принесли. И заодно ещё один матрас и одеяло. Вот! Жизнь-то налаживается. Брехт сидел и выписывал буквы в листках точно два часа, всё стараясь себя выгородить. Мол, это они нападают, а я весь белый и пушистый, только отбивался. И отбился со счётом 1000: 3. Ну, так он не виноват, что они воевать не умеют. Особенно подробно описал про Цзян-шиней. Вещь не ординарная и людей читающих сей опус, желательно, чтобы среди них оказался Ворошилов, должно заинтересовать.
Только закончил, как пришёл Мерецков. Забрал бумаги, сказал, что новостей нет и ушёл. Почти сразу пришёл конвоир и сунул очередную тарелку с кашей. Теперь перловка, но тоже разваренная почти в клейстер. Ну и котлета опять. Пришлось поглощать. И как вырубило. Под двумя одеялами согрелся и проспал… Сколько не известно. Часики от Карлуши Фаберже не дали. Проснулся, использовал помойное ведро по назначению, закрыл его крышкой и приступил к пирожкам. Хмыкнул, когда те закончились. Так и растолстеть можно, спи да ешь.
Иван Яковлевич почему-то сильно не волновался, не метался из угла в угол, не рвал на себе волосы, тем более что стрижка короткая и сильно-то и не вырвешь ничего. Вот, уверен был, что царь – он добрый, и он во всём разберётся.
Ключ снова заскрежетал, петли заскрипели. В проёме появился мужичок в синих штанах и зелёной гимнастёрке с васильковым околышем фуражки и малиновыми петлицами НКВД. Весь цветной. Хреново. Значит, сейчас бить будут.
– Пройдёмте! – Ну, хоть на вы.
Подняли на поверхность и посадили в машину. Ого Да это же раритет и антиквариат. Художник Дайнеко потом изобразит для истории. У Брехта в квартире висела хорошая репродукция этой картины. «В.И. Ленин на прогулке с детьми». Ещё не написал художник. Там дата стояла внизу и подпись 1938 год. А автомобиль назывался Рольс-Ройс (Rolls-Royce). С комфортом повезут. Куда вот только. На улице темно. Ночь. Что ж, эти товарищи всегда по ночам работают. Жаль, не себя, хотя и себя. Ну, прожил уже длинную и местами даже счастливую жизнь. Жаль, что ничего толком поменять не успел в стране. Мог бы и больше пользы принести, останься жив.
Событие шестьдесят шестое
Шапокляк:
– Гена, хочешь стать дипломатом? Пойдём со мной.
Чебурашка:
– Я тоже с тобой.
Через 15 минут Чебурашка:
– Гена, тебе не кажется подозрительным, что нас привели не в посольство, а на фабрику чемоданов?
Привезли в здание НКВД в Хабаровске, на улицу Волочаевскую. Только на днях сюда переехало управление НКВД. Новоселье с «кровавой гэбни». Назвать красивым или стильным язык не повернётся. Пятиэтажная коробка длиннющая из красного кирпича. Окна утопленные в виде бойниц. Тюрьма тюрьмой. А как должна выглядеть резиденция НКВД? Стиль Барокко не подойдёт точно. Брехта вполне вежливо завели в один из подъездов на третий этаж и пригласили жестом в кабинет. Там на стульчике у стены сидел ещё скромно чекист. Он поднялся, приоткрыл дверь, и Иван Яковлевич оказался в кабинете, по-видимому, большого начальства НКВДшного.
