исполнение приказ Первого из бальзамировщиков.
– У неё нынче много других забот, Владычица.
– У всех нас полно забот, мой друг. Но одна из них тяготит больше прочих, – веско заметила Амахисат. – Если не справимся с ней, многое потеряет смысл, не находишь? Но что ж, по крайней мере сегодня ты порадовал меня. Отрезы редкого льна – как раз то, что нужно.
– Счастлив слышать это, – всё так же бесстрастно ответил бальзамировщик. – Позволь узнать, госпожа… Это касается прочих наших забот.
Царица милостиво кивнула.
– Что повелишь делать с другим гостем наших храмов? Ведь ты не забыла о нём?
Лицо Владычицы не изменилось. Она сделала жест слуге, чтобы наполнил чашу ей и бальзамировщику. Таа терпеливо ждал, пока золотистый напиток наполнит кубки до краёв, пока Амахисат насладится вкусом…
– Его время ещё не пришло, – изрекла царица наконец. – Его время… зависит от вестей, которые я получу в четвёртом месяце Сезона Жары.
* * *
Сновидение ускользало, оседая где-то в недрах памяти. Павах не хотел просыпаться, силился ухватить образы, но забыл подробности даже прежде, чем открыл глаза. Сон оставил после себя странное приятное ощущение – странное потому, что бывший телохранитель уже довольно давно не испытывал ничего приятного. Кажется, ему снилось что-то о приключениях Храброго Инени, но он не был уверен.
Сказка, переплетавшаяся с его жизнью… Без старика Таэху ему бы и в голову не пришло, что хорошо знакомая каждому рэмеи с детства сказка на самом деле связана с Проклятием Ваэссира. Сказители как следует постарались замаскировать суть, видимо, чтобы не оставить надежды, а значит – и лазейки. Преступление против золотой крови оставалось таковым без путей к отступлению. К тому же не осталось свидетельств о том, что именно сделал Инени изначально, чем навлёк на себя Проклятие, которое после сумел искупить. Было ли его преступление совершено против того Владыки, которого он в итоге спас, или против другого Эмхет? Искупил ли он деяние службой тому же Эмхет или другому?..
Павах потёр лицо ладонями, прогоняя остатки сна. Ко всему этому его не готовили. Никогда он не представлял, что его жизнь сложится вот так. Никогда он не думал, что интересы его рода, амбиции, подогретые и поддерживаемые царицей, затмят в его сердце даже многолетнюю дружбу. Но его выбрала Владычица – воплощение божественности, та, что стояла ближе всех к Силам, направлявшим течение жизней в Таур-Дуат, за исключением только самого Императора.
Его судьбой было служить другому Эмхет, возвести на трон того, кто защитил бы интересы всех древних родов. Когда-то это казалось почти что легко… Когда-то он верил, что совершает необходимое для своей любимой земли. Предательство не несло радости, но оно было необходимостью! Ренэф должен был взойти на трон. Сестра Ренэфа, будущая Великая Управительница, стала бы супругой Паваха, как и обещала Владычица. Хэфер был бы похоронен с почестями, воссоединившись с божественным предком до того, как продолжил бы нежеланную многим родам мирную политику…
Но всё пошло не так. Павах уже готов был уверовать в то, что сам Владыка Каэмит вмешался и свершил всё по Своему усмотрению. Недаром ведь именно ша, песчаные чудовища Сатеха, прогнали их с места боя! Ша, пожравшие напавших на царевича наёмников… Но что произошло с наследником после, и как произошедшее было связано со сном, в котором Хэфер предстал Паваху как жрец Сатеха, воин не знал. Всё это лежало далеко за пределами его понимания.
Теперь всё его существование было соткано из сомнений и тревог, а разум продолжал быть затуманенным, хоть Джети Таэху и избавил его от воздействия магии Колдуна. Теперь собственный род, должно быть, отторгал Паваха, чтобы не находиться в тени его неудачи. А его господин, Хэфер Эмхет, о котором он уже научился думать как о жутком неупокоенном призраке, – кем или чем он был теперь?.. Павах помнил слова Верховного Жреца, и до сих пор эти слова вгоняли его в дрожь.
«Говорят, будто останки наследника были найдены и осквернены… Будто он вернулся с Берега Мёртвых и снова ходит по этой земле, подобно живым…»
Только мысль о том, что с Анирет всё хорошо, успокаивала его разум. Джети говорил, что она находится под надёжной защитой. Но и этот покой оставил Паваха после недавнего сна о его близости с царевной и о страже Таэху.
Оставалось признать очевидное: понемногу он терял ощущение реальности. Сколько раз казалось Паваху, что он сходит с ума, но снова и снова предел, за которым поджидало безумие, сдвигался всё дальше. А где лежал тот самый последний рубеж, воин пока не знал, но подозревал, что скоро узнает.
Мысль о новой встрече с хранителем свитков подстегнула его. Павах поспешно умылся и привёл себя в порядок, вознёс молитву Богам. Каждое утро было похоже на предыдущее. В одно и то же время приходил Сэбни, приносил еды, молча осматривал его и провожал к старику, хотя дорогу до храма он и так знал, и теперь, спустя месяц, даже во сне мог бы найти ту маленькую комнатку, где они с писцом изучали старинные свитки.
Так было и сегодня. Но сегодня жрец вдруг нарушил молчание. Павах даже жевать перестал от неожиданности, ведь обычно с ним никто, кроме безумного хранителя свитков, не говорил.
– Вот уж не думал, к чему тебя допустят, – сухо сказал целитель. – Тебя, всего лишь сына вельможного рода…
– Не совсем понимаю тебя.
– Сам увидишь сегодня. Верховный Жрец поначалу был против, и я согласен с ним. Но хранитель редко о чём просит и ещё реже настаивает. Хочу, чтобы ты понимал, какая честь тебе будет оказана. Ты даже не представляешь себе всю ценность тайн, с которыми соприкоснёшься!
Впервые Павах видел, чтобы глаза у целителя, всегда собранного и бесстрастного, так горели. Его сдержанный голос выдавал возбуждение. Похоже, дело каcалось чего-то очень личного для Сэбни.
– Я понимаю, какая великая честь мне оказана, уже потому, что мне позволено жить, – усмехнулся бывший телохранитель. – Вряд ли что-то затмит это по значимости.
Сэбни посмотрел на него если не с презрением, то, определённо, с сочувствием его примитивному мышлению.
– Многие отдали бы жизнь за возможность увидеть истоки нашей цивилизации. Впрочем, твоя жизнь тебе не принадлежит, и отдавать тебе нечего…
Павах пожал плечами в ответ на сообщение об очевидном и вернулся к еде. Показывать «истоки цивилизации» ему никто не обещал, хоть старик и говорил, что расскажет про первых Владык.
Когда Сэбни и Павах пришли в храм, писец уже был там, хотя обычно появлялся позже. Он сидел
