Валера Пиджак молча слушал. Он не переменил свою точку зрения и по-прежнему считал, что Коктейль – это не более чем легенда. Но перебивать и спорить с командиром уже не решался. Горло всё еще болело. И даже мяса расхотелось.
– Мы в отчаянии, – продолжал изливать душу капитан Ларионов. – Перспектив не видно. Техника стареет, люди стареют. Этот Коктейль – соломинка, за которую цепляется утопающий. Понимаешь? Ты должен узнать о нем всё, что возможно. И что невозможно – тоже.
Ларионов замолчал, явно ожидая ответа. И только поэтому Пиджак решился ответить.
– Да, – сказал он. И, поскольку командир ждал от него чего-то еще, тихо предположил: – А может, мы не то ищем?
– Как это?
– Может, не в Коктейле дело? Может, дикари нащупали какие-то принципы, изменившие их, сделавшие их племя более приспособленным для выживания в этих условиях?
– Ты говоришь о Кодексе?
– Я говорю о правилах. О какой-то системе, которую мы не замечаем. Вы же видели, здесь даже мутов заметно меньше, чем везде. Почему?
– Мало еды, суровый климат.
– Возможно. Но если не только это?
Ларионов надолго задумался, ковыряясь вилкой в тарелке, выбирая овощи и совсем не притрагиваясь к мясу – он-то знал, что это не свинина и не крольчатина.
– Может, в чем-то ты и прав, Валера, – сказал он. – А может и ошибаешься. Так или иначе, но выбора у меня не осталось. Я выбью из этой деревеньки все её секреты. Раздавлю её, словно ягоду. – Он сжал кулак и потряс им над столом. – Выдавлю весь сок до последней капли.
Он поднялся и стал ходить из угла в угол – пять шагов вправо, пять шагов влево, – у него был самый большой личный кубрик на лодке. Он был похож на хищного зверя в клетке – Истомин еще помнил, что такое зоопарк.
– А если эти дикари что-то сделали с мичманом… – Капитан остановился, устремил взгляд в потолок. – То перед смертью каждый из них пожалеет, что вообще когда-то родился на свет…
– Будет дождь.
Илко Тайбарей произнес это вслух, хотя сейчас его вряд ли кто слышал – все спали.
– Сильный дождь! – Илко словно бы пригрозил товарищам, но никто на его слова, конечно же, не отреагировал.
Где-то далеко в лесу осторожно попробовала голос кукушка, и Илко приподнялся, гадая, настоящая ли это птица. Сложив ладони перед лицом, он дважды крякнул, прислушался. Через несколько секунд кукушка ответила гораздо уверенней, и успокоившийся Илко сел на свое нагретое место.
– Будет дождь, – сказал он появившемуся из-за деревьев Ивану.
– Я знаю, – кивнул тот. – Надо спешить. Буди остальных, пора в путь.
Иван упал в сухую траву, раскинул руки. Он тяжело дышал. Илко понял, что командир, возвращаясь, немного сбился с пути.
– Я уж весь переволновался, – сказал Илко, обходя спящих, каждого трогая за плечо. – Ты где пропадал?
– Скоро сами увидите, – ответил Иван.
Отдышавшись, он всё же рассказал товарищам обо всем увиденном на берегу, объяснил свой план. Охотники молча слушали, помятые лица их были угрюмы и невыразительны. Иван не стал мучить их ожиданием. Объявил:
– Выходим, – и первым вошел в лес…
Предутренние часы оказались темней ночи. Низкие плотные тучи затянули небо. В считаные минуты сумерки обернулись настоящей тьмой.
– Бегом, – велел Иван.
Чтобы друзья не потеряли его, он на каждый пятый шаг бил кремнем по кресалу, высекая сноп искр.
Когда запахло морем и начал накрапывать дождь, Иван велел остановиться и проверить оружие. Дальше до самого берега двигались тихо. Залегли почти у воды, за двумя черными валунами, покрытыми слизью.
– Не шумим, – напомнил Иван, прикладываясь к прицелу трофейной винтовки, пытаясь рассмотреть бункер и вытащенные на берег лодки. Дождь усилился, тучи сгустились еще сильней. Шум моря и падающей с неба воды скрадывал все звуки. Мгла затопила мир.
Иван полагал, что раз он ничего не видит, то, значит, и его не заметят.
Он не знал о существовании сигнальных мин.
– Что за поганая погода! – Лёва Гоблин сплюнул на землю и полез с крыши бункера вниз.
– Эй, ты куда? – возмутился его напарник Шамиль Обрубок.
– Да успокойся ты. Возьму плащ и вернусь.
Помимо плаща Лёва прихватил бутылочку горлодёрки, припрятанную прошлой сменой, и шмат свиного сала, пожелтевшего от старости, но еще вполне съедобного.
– Я не буду, – сказал Шамиль.
– А я и не предлагаю, – ответил Лёва.
Он сел на край крыши, спустив ноги вниз, хлебнул жгучее пойло из горлышка, крякнул, срезал ножом тонкий слой сала, положил на язык и рассосал его.
– А, ладно! – решился Шамиль, глядя на лицо товарища, выражающее блаженство. – Давай и мне!
Они сели рядом, накрыв себя и оружие плащами.
– За скорейшее возвращение домой! – принимая бутылку, провозгласил Шамиль.
– И будь проклята эта погода, – добавил Лёва.
Их дежурство только началось, так что мокнуть под дождем предстояло долго. Покинувшая пост смена уже, должно быть, укладывалась спать. В бункере, конечно, уюта не было, но там, по крайней мере, не мочило и ветер не задувал так сильно. Зато в тесноте собранного из щитов укрытия сложно было избавиться от мысли, что кто-то из соседей в любой момент может обернуться мутом. Вероятность этого, конечно, не слишком велика, да и мутацию можно заметить сразу, если не терять бдительности. Но спокойствия подобные мысли не добавляли.
Уж лучше перебраться в шалаш, хоть это и запрещено правилами.
– Пять лет назад, помню, был у нас прибор ночного видения, – сказал Лёва, отрезая ломтик сала потолще. – Незаменимая штука!
– И где он? – спросил Шамиль.
– Сломался. Отдали ремонтникам, больше не видели.
– Жалко. Сейчас пригодился бы…
Из шалаша с пленницами выглянул Петька Горбунок, закурил самосад, смешанный с мхом.
– Выгнали тебя бабы? – весело крикнул ему Лёва. – Или сам сбежал?
– Давай поменяемся, – мрачно отозвался Петька. – Узнаешь…
Горбунок охранял пленниц уже сутки. Начальство, видимо, считало это дело легким: сиди себе под крышей у выхода на куче еловых веток, грози девкам оружием, без особого распоряжения никого не впускай, никого не выпускай. Горбунок поначалу так и делал, но быстро понял, что наживет себе врагов среди друзей, если будет действовать строго по инструкции. Поэтому время от времени он притворялся спящим, не реагируя на крики и шумную возню.
Впрочем, после того, как одна из диких девок выцарапала глаз Максу Чернявому, желающих позабавиться с пленницами поубавилось. Макса пришлось пристрелить – очень уж он рвался отомстить. А Горбунок за жизни заложников отвечал собственной шкурой – это ему Сэм Американец сказал, серьезный парень, друг Киры Баламута. Его слова нужно было воспринимать буквально. Если сказал «шкуру сниму» – значит, так и будет: возьмет нож и освежует, как кролика.
