— Кто тебе дед? — удивился старик. — Я?
Иван хотел ответить, но не успел. Старик мгновенно наклонился и положил ладонь ему на лицо. Шибануло запахом изоленты и застарелого пота. Пальцы старика ощупали нос, щеки, лоб Ивана, небритый подбородок. Блин, дед! Иван попытался отодвинуться, но сил не было. Его дёрнули за ухо. Иван поморщился.
— Полегче, — сказал он.
Старик приблизил к нему своё лицо. Глаза были белые, без зрачков, и смотрели над головой диггера.
— Что ты там бормочешь?
И только тут Иван сообразил, что его спаситель слеп.
* * *
Синее пламя спиртовки било в донышко закопченной кастрюли.
— И вот тогда Фёдор мне позвонил, — сказал старик.
— Позвонил? — удивился Иван.
— Телефон.
Старик помешал ложкой варево. Иван даже отсюда чувствовал резкий запах горящего сухого спирта и вкусный, вытягивающий желудок, аромат варева. Грибная похлебка. В животе у Ивана настойчиво забурчало.
— Я когда с ним связался, — сказал старик, продолжая садистки помешивать похлебку. Иван сглотнул слюну. — Тоже подумал, что глюки у меня. Я в своей жизни наркотики всякие пробовал, но тут был какой-то очень яркий приход.
Иван повёл головой.
Только не рассказывайте мне про «приход». Перед вами фактически отец галлюциногенной бомбы…
— С кем связались-то? — переспросил он.
— С Федором. Я разве не сказал? Фёдор Бахметьев его зовут, он там живет…
— Где? — Кто-то из нас точно бредит.
— На ЛАЭС. Ленинградская атомная станция, не слышал разве?
Приехали. Иван откинулся, заложил руки за голову. Похоже, «яркий приход» у старикана до сих пор не закончился.
— Я о них много знаю. У меня отец строил атомные станции, — сообщил старик. — Я в детстве играл с чертежами РБМК.
— А что это?
Старик пожал плечами.
— Реактор. Чернобыльская модель. Практически один в один с ленинградским. Только питерский помощнее будет.
Н-да.
День ото дня всё интереснее жить. То в тебя стреляет лучший друг, то с реактора звонят…
— Какой телефон-то? — спросил Иван.
— Чего?
— Я говорю: по какому телефону вы с ним говорили?
— Вон на там, на столе, в комнате. Красный такой.
Иван с трудом поднялся. Голова кружилась.
Еле-еле, по стеночке, добрел до двери, толкнул её. Скрип.
На столе действительно стоял телефон. Только совсем не красный. И даже не зелёный. Иван покосился на старика — тот достал белый пластиковый пузырек, открыл и начал солить варево. Вкусный запах не давал Ивану сосредоточиться и подумать. Чёрт.
Желудок опять сжался. Иван практически слышал, как тот рычит.
Успеешь, диггер. А пока действуй.
Иван рывком добрался до стола, плюхнулся на стул. Посидел, пережидая головокружение. Когда комната вокруг перестала уплывать, оглядел стол.
На нём стоял единственный телефон. Из матово-серой пластмассы, со следами пальцев на слое пыли.
Давненько им не пользовались, похоже.
И тут только до Ивана дошло. Старикан-то слепой! Всё шутим на старости лет.
Иван снова посмотрел на телефон. Не работает — зуб даю. Не ра-бо-та-ет. Может, старику действительно звонили с ближайшей станции? Может, он того — родственник какого-нибудь главного коменданта? И ему провели отдельную линию. Угу.
Но, в общем-то, куда логичней версии о звонке с ЛАЭС.
Иван взялся за трубку, пальцы обхватили гладкую пластмассу. Помедлил секунду. А вдруг действительно ответят? Что я им скажу?
Пока не попробуешь, не узнаешь. Он поднес трубку к уху… подождал.
Тишина. Далекое, едва слышное гудение.
— Алло? — сказал Иван. — Первый, первый, я второй, как слышишь?
Молчание. Что и требовалось доказать. А то какой-то мифический Фёдор Бахметьев… ЛАЭС… выдумал тоже.
Иван положил трубку, дотащился до матраса, упал, словно кости из него вытащили. От перенапряжения перед глазами плыли чёрные круги.
— Сходи к нему, а? — сказал старик.
Иван потряс головой. Да нет, никакой воды в ушах. Он действительно это услышал?
— Вы серьёзно?
— А то! До ЛАЭС всего километров восемьдесят. Сосновый Бор знаешь? Город такой был. Вот она там, эта станция атомная. Кто-то должен туда смотаться, верно?
Иван хмыкнул.
— Видимо, этот «кто-то» — я?
— А кто ещё? — резонно спросил старик. — Сделаешь?
Иван вздохнул.
— Извини, старик. Не в этот раз, похоже.
Лицо слепого застыло изнутри, как сталагмит — накапало по капле за долгие годы, теперь разрушается. Известняковая свеча. Иван видел такие в заброшенных тоннелях. Красиво. Но странно.
— Я думал, ты диггер, — сказал старик наконец.
— Я тоже так думал.
Старик помолчал, покачиваясь над котелком. Спалит ведь похлебку к чёртовой матери, подумал Иван. Жаль.
— Что с тобой случилось, диггер?
Иван невольно усмехнулся. Хороший вопрос.
— Меня убили.
— Хмм! Это бывает.
— И теперь мне нужно кое с чем разобраться.
Старик поднял белые брови.
— Всем нам нужно кое с чем разобраться. На то мы и люди.
Иван хмыкнул.
— Верно сказано.
— Суета, — произнес старик. — Суета, суета… Я пока был молодой, как ты, тоже всё время суетился. Какие-то заботы, обиды, друзья, союзники, враги… женщины, — последнее слово старик произнес так вкусно, что Иван засомневался — точно ли старик оставил позади это своё увлечение?
— Женщины, — повторил старик. Вздохнул. — А надо думать о вечном. Вот ты о чём думаешь?
— Жрать хочу, — сказал Иван. — И ещё башка кружится…
* * *
На самом деле он соврал. Думал Иван в этот момент вовсе не о еде. Когда диггер закрывал глаза, на внутренней стороне век горели три имени:
МЕМОВ
ОРЛОВ
САЗОНОВ
Всё просто.
Осталось придумать, в какой последовательности я буду их убивать.
— Спишь? — Ивана толкнули. — Или кони двинул?
Он открыл глаза. Над ним склонился слепой, белые космы свисали вокруг бородатого лица.
— Держи, салага, — старик протянул ему помятую железную тарелку. В прохладном воздухе похлебка мощно парила. Желудок Ивана взревел и бросился в атаку. — Приятного аппетита. Жри, как говорится, от души. — Другой рукой старик сунул ему почерневшую металлическую ложку. Иван вдохнул пар.
От похлебки отчётливо тянуло горелым.
— Спасибо, — сказал Иван.
* * *
Второй день он чувствовал горячие толчки под ребрами, биение жара в теле, которое стало не совсем его собственным — как нарывающий зуб уже совсем не твой зуб, а нечто чужое, опасное, поселившееся глубоко в твоей челюсти.
