Ознакомительная версия.
Другое дело — Эйнер Рег-ат. Он тоже был бы не согласен, он даже удивился бы, если бы его уличили в чувствах столь тонких, но факт остается фактом: он очень любил природу. Пусть полумёртвую, пусть изувеченную и исковерканную до безобразия — но другой-то он не знал вовсе. И душа его втайне ликовала, вырвавшись из душных штабных подземелий, из уродливых городских развалин на то, что ей, по неведению, представлялось «волей». Он умел находить особую прелесть и в окружающем пейзаже, уныло-плоском и однообразном, и в первых чахлых ростках, кое-как пробивающихся на свет после зимнего небытия, и в узоре мелких трещинок на поверхности голых участков подсохшей коры — лежишь носом вниз и разглядываешь, любуешься их хитросплетением. Ему нравились «свежие» весенние запахи — смесь фронтовой гари и талой болотной гнили. И если из водяного окна доносилось утробное кваканье чёрной жабы, становилось особенно радостно: проснулась, пережила морозы…
Он знал, он лучше других понимал, что это лишь начало, что впереди ждёт огонь, и боль, и, возможно, гибель. Но в те короткие мирные часы, впервые за несколько последних лет, он чувствовал себя почти счастливым.
Нахлынули воспоминания о днях ранней юности — как ни странно, находились среди них и светлые. В них были передышки между боями, дарившие отдохновение после нечеловеческого напряжения. В них были друзья, настоящие, готовые жизнью рискнуть ради тебя — ох, как мало их осталось… Были чьи-то глупые, но забавные шутки, нелепые фронтовые байки, неправедно раздобытые котелки с хверсовой кашей, горячие костры, дрессированные крысы, новые сапоги и потрёпанные непристойные картинки… Была простая окопная жизнь, без гнетущего груза личной ответственности за всю страну, без опасения получить пулю в спину, от своих, без гнусных интриг, недоверия и лжи.
Только коротким и зыбким оказалось счастье, всё изменилось с приходом темноты.
Ночевать устроились под насыпью, у крутого и высокого подветренного склона. Так было безопаснее: и с дороги не видно, и температурные подвижки топи не страшны. Днём, под горячими лучами светил, весна брала свои права, но ночи были холодны чуть ли не по-зимнему, и Тапри пришёл в священный ужас, узнав, что спать им придётся, тесно прижавшись друг к другу, под одним куском брезента — чтобы не замёрзнуть. Ну, не мог он, простой агард, позволить себе такую вольность по отношению к Верховному цергарду Федерации! Не по чину, не по заслугам! Лучше он будет отдельно, и без брезента обойдётся, ничего…
— Не дури, — велел Верховный. — При чём тут заслуги, и откуда в тебе это болезненное чинопочитание? Здесь мы все равны. И потом, ты мой адъютант, твой долг — создавать мне комфортные условия, а я, знаешь, в отличие от тебя, замерзать не желаю.
Это было справедливо. Тапри перестал противиться, и даже не догадался по неопытности, что самые-то комфортные условия — место посерединке — достались вовсе не господину цергарду, а ему самому.
Улеглись, установили очередь — двое спят, третий караулит, слушает, мало ли что… Долго не спалось, всем троим. Тапри слишком утомился за день, Эйнер и Гвейран тоже успели поотвыкнуть от походной жизни. Да и рановато ещё было спать, хоть и стемнело уже настолько, что продолжать путь стало невозможно. Завязался разговор.
— А расскажите, — попросил цергард Гвейрана. — Как у вас там, откуда вы пришли?
Он ждал этого вопроса давно, даже уязвляло немного, что никто его не задаёт: неужели не интересно, всё-таки чужая планета, совсем другая жизнь. Откуда такое пренебрежение?
Говорил он охотно — поддался чувству ностальгии, вызванному созерцанием безрадостных пейзажей Церанга. Рассказывал о жёлтом светиле и синем небе, о снежных горах и зелёных равнинах, девственных лесах и чистых реках, в которых можно плавать и нырять. О зверях и птицах, полях и садах. О красивых городах и здоровых людях, о трёх сотнях лет мирной жизни…
Его слушали с детским восторгом. Перебивали вопросами и восклицаниями. Неужели нет топи, одна твердь?! Неужели даже осенью сухо? Как же удобно, наверное, на вашей планете воевать — можно круглый год рыть окопы!.. Только с трупами, должно быть, многовато возни… Просто они не умели думать мирными категориями, не представляли жизни без войны.
… Ночью Эйнеру снились кошмары. Началось всё вроде бы мирно: они с Вереном Сор-атом сидели у костра и пекли клубни хверса, насадив на трофейный штык. Но он знал уже, с самой первой минуты — ничего хорошего не будет. Потому что любой из дежурных кошмаров его непременно начинался с этой сцены. Он даже упрекал иногда, в шутку, старого боевого товарища: «Хоть бы раз ты мне по нормальному приснился, без всяких страстей». И тот отвечал в тон, беспомощно разводя руками: «Ну, извини, друг, я не нарочно».
Приступить к еде они так и не успели — тоже знакомая досадная деталь. Снится еда, видишь её, нюхаешь, трогаешь — а в рот не даётся, обязательно что-то случается! На этот раз, к примеру, начался обстрел. Били из миномётов, с той стороны — только непонятно, с чьей, кто противник, Квандор, Набар, или кто-то совсем другой, с кем ещё не воевали, с кем не знаешь, как себя вести, и чего от него ждать… Это очень важно, знать, кто твой враг, тогда не так страшно. Но враг неведом, он садит из своих орудий по нашим позициям, и негде укрыться, спрятаться от рвущихся снарядов, потому что тверди нет — ни спасительной воронки, ни бугорка, ни кочки. «Окоп бы нам, окоп, ведь есть же на свете счастливые края, где окопы можно рыть круглый год!» Но окопа нет, и вырыть его никак невозможно. Лежит кругом равнина, плоская, вязкая, от каждого взрыва она сотрясается, как студень из рыбьих костей, норовит утянуть в чёрную бездну.
— Мы утонем! — кричит рядовому Сор-ату рядовой Рег-ат, вжимаясь в зловонную жижу. — Уползать надо! Здесь нельзя оставаться, топь подалась!
Но тот поворачивает к нему странное, ещё более рыбье, чем обычно, лицо, и говорит очень спокойно:
— Ну что ты! Здесь же твёрдо! Смотри — вон она идёт!
Женщина в сером линялом платье идёт вдоль линии огня, вдоль полосы колючей проволоки, и наверное, она глухая, потому что разрывов будто не замечает — не вздрогнет, не обернётся… Даже когда снаряд ударяет совсем рядом, и чёрные брызги окатывают её с ног до головы, она продолжает свой путь.
— Ложись!!! — орёт он ей, срывая голос, — ложись, ненормальная!
Странно, но его голос она слышит. Останавливается. Смотрит… Он видит её лицо — тонкое, бледное до прозрачности, обрамлённое стрижеными светлыми волосами… Ведь это же она! Это Акти! Его Акти! Но откуда? Зачем она здесь, на передовой? Ведь они ещё не знакомы даже, они только через несколько лет встретятся…
Ознакомительная версия.
